Константин Коровин - «То было давно… там… в России…»

— Николай? Нет, его здесь нету. Он был вчера, а куда делся — неизвестно. Вот мы на реку идем — на Глубокие Ямы, посмотреть: черт его знает, может, он утопился…

— Глупая шутка. Мне нужно его видеть. Послушайте, — обратилась она к слуге моему Леньке, — скажите Николаю Васильевичу, что я приехала. Он, конечно, спит… — добавила она капризно.

— Чего спит, — сказал Ленька, — он ушел.

— Куда ушел?

Ленька смотрел на нас растерянно.

— Вчера еще утром ушел, — сказал Караулов. — Он, должно быть, уехал в Москву…

— Или утонул, — не унимался Юрий.

— Я не шучу, — рассердилась дама, — я вас спрашиваю — где мой муж? Глупо говорить — утонул. Я сейчас велю позвать полицию. Утонул — это не шутки! Это мой муж! Вы можете топиться сами, а я не позволю… Он не посмеет! Я покажу ему — топиться! Он не смеет забывать, что у него есть жена.

— Простите, сударыня, если б я был женат, то уж наверно бы утопился, — сказал Василий Сергеевич и, зажмурив глаза, расхохотался.

Жена Николая презрительно взглянула на него и крикнула:

— Николай! Где вы?

Ответа не было…

Дама сняла шляпу и села к столу, сердито оглядывая нас. Мы предложили ей чаю, пирога. Она от всего отказалась и опять крикнула:

— Николай Васильевич, я приехала!

На чердаке что-то упало.

— Что это? — спросила дама.

— Это у нас там ручной барсук живет, — процедил Ленька.

— Я пойду посмотрю, — сказала жена Николая.

— Не ходите, он вас кусанет, — сказал Василий Сергеевич. — Я его кормлю, а он так и норовит цапнуть… Не подойдешь!

Пока шел разговор наш с супругой, Коля не ко времени закашлялся — на чердаке было пыльно.

— Да это настоящий комплот! [104] От фр. complot — заговор. — взвизгнула жена Николая. — Это он кашляет, я узнаю — он.

И она, взяв зонтик, стала стучать в стену, приговаривая:

— Идите сейчас же сюда! Я приехала… Впрочем, я сама подымусь.

Она быстро вышла в сени, и слышно было, как она поднималась по лестнице. Через мгновение мы услышали голос Коли:

— Дорогая! Это ты, приехала наконец!..

— Что это вы на чердаке делаете? — раздраженно перебила его жена.

— Знаешь… поверь… я ушел от них сюда почитать. Так надоело там… Все споры, философия…

— Пойдемте, — строго сказала жена, — сейчас же едем домой.

— Хорошо… Только я прощусь с ними… Неловко же так уехать…

— Ни под каким видом. Это не ваше общество…

Через несколько минут мы видели в окно, как Коля оробело и кротко садился в тарантас и, выехав за ворота, оглянулся в нашу сторону…

На Глубоких Ямах, где лес отражался в тихой воде реки, мы вытаскивали на берег сети и выбирали пойманную рыбу — щук, налимов, линей. Вечером тетушка Афросинья сварила дивную жирную уху, и мы за ужином не раз вспоминали приятеля Колю…

Ночь… Мы ложились спать. Вдруг открылась дверь, и в комнату вошел Коля. Мы удивились:

— Откуда?

— Ух, — вздохнул Коля, — что было! Но на вокзале подвезло: один поезд подошел на Москву, а другой на Ярославль. Остановка пять минут. Я сам не свой, себя не помню, сажусь в вагон, она кричит: «Сюда! сюда!» — а поезд и пошел. Кондуктор подходит, спрашивает: «Вы куда едете-то?» — «В Москву». — «Как — в Москву, поезд-то в Ярославль идет, билет ваш не годится!» Я говорю: «Батюшки, я так расстроен…» А он: «Это нас не касается, вылезайте сейчас же в Петрове, штраф заплатите». Вот я из Петрова опять сюда приехал, телеграмму ей дал: «Дорогая, вспомнил дорогой, уехал по важному делу»…

Вот здесь послушаешь, говорят: тот уехал на ваканс, а другого встретишь — приехал с ваканса.

Пришел в редакцию: где секретарь? — Уехал на ваканс, а редактор приехал с ваканса.

Лицо такое более спокойное. И краска в лице играет. Загорел немножко.

Встретил артиста-певца. Спрашиваю:

— На ваканс были?

— Нет, какой ваканс… Что вы спрашиваете! Разве у нас есть вакансы?

— Разве нет? — говорю, — так я спросил, вас не было видно. Я и думал.

— Странно, что вы спрашиваете.

— Почему? — удивился я.

— Да как же. От вас-то это слушать чудно.

Вы забыли, что у нас Большой театр в Москве закрывался в начале мая, а открывался 15 августа. Жалованье шло, а я пел лето по Волге, в Иркутске. Где я только не пел, и на всех курортах был. В Кисловодске, в Ессентуках, в Мариенгофе, в Сестрорецке, а здесь жарища, так в номере лежал целый месяц в тоске. Москву вспоминал.

А сейчас в лавочку иду — надо купить поесть что-нибудь. Эх, помните, по Волге на пароходе летом едете. Берега какие! Стерляжья уха, расстегаи с зернистой икрой, кают-компания. Едем в Саратов давать концерт. Публика встречает на пристани аплодисментами. Дамы записки в руку суют, приглашения на обед. Разбираешь, как куда попасть.