Константин Коровин - «То было давно… там… в России…»

Подали чай. Все собрались на террасе. Василий Сергеевич взглянул на пугало, остолбенел:

— Юрий, посмотри-ка, пугало на кого похоже, посмотри!

— Надоел, — сказал Юрий, — довольно.

— Нет, ты посмотри! — приставал к нему Василий Сергеевич.

— Ленька, — кричал он, — Афросинья, дедушка Герасим, смотрите-ка, на кого похоже чучело?

— Чего уж, — лукаво подмигнул мне Герасим, — ишь его ветром раздуло, чисто как Юрий Сергеевич стал!

— А что, — торжествовал Вася, — закон-то возмездия есть. Вот что делает природа!..

Лето в России, июнь месяц. Мельница на небольшой речке Нерли. Около мельницы большой песчаный обрыв. Сверху — сосновый лес.

По берегам реки ольховые кусты.

Мы — я и приятели мои, рыболовы, поставили на берегу палатку. Перед палаткой — стол, на столе — большой самовар мельника.

Жара…

Приятели сидят за столом, пьют чай с черникой.

— Не пойти ли купаться?..

Спускаемся вниз и идем по лугу, усеянному цветами. В небесах кучей клубятся летние облака. Вот и река. Высокие ольхи по берегам, а посредине водная гладь, освещенная солнцем.

Вода так прозрачна и чиста, что видно дно — песчаное, ровное, плавают голавли и стайками шныряют пескари.

Тени от ветвей ольхи ложатся на реку.

Выбираем место, лениво раздеваемся… Вода теплая, дно ровное. Благодать! Не хочется вылезать.

— А дрянь купанье здесь! — изрекает вдруг приятель Юрий Сергеевич.

— Что ты, — говорю, — Юрий, что ты!.. Замечательное купанье!

— Ерунда, — не соглашается приятель. — У буковского моста лучше. Здесь глубоко, а там сядешь — вода по горло. Возьмешь бутылку пива, пьешь и закусываешь. Внутри что делается!..

— Это верно, — соглашается другой приятель, Василий Сергеевич. — Там ляжешь — мелко, вода по тебе бежит. А здесь только плавай, и больше ничего…

После купанья находит какая-то истома, лень. Ничего не хочется, все как-то забываешь. Ляжешь на траву, глядишь в небеса, а над тобой носятся ласточки, перегоняя друг друга. Пахнет летом, травами, водой…

— Нирвана, — прерывает молчание Юрий Сергеевич.

— Нирвана!.. — без причины вспыхивает вдруг Коля. — А по-нашему, просто рвань. Забвение! Благодарю вас. Анфиса все жаждала нирваны. Чтó говорила!.. И показала мне нирвану!.. И я ей, надо правду сказать, шван фюбер устроил! Все ее корзинки с костюмами и шляпами с третьего этажа по лестнице катились. А она — за ними.

— Грубое животное! — кратко сказал Юрий Сергеевич.

— Грубое животное? Да-с? А знаете ли вы, что я еще и нынче, когда из воды вылезал, так место попросторнее выбирал, чтоб рогами за сучья не задеть!.. Я тоже страдал. Ночи не спал. Приехал в Крым. Так, знаете, нечаянно. А у ней, милостивый государь, чуть нагота прикрыта. Она говорит: «Не обращай внимания, жарко. Это мы репетируем». А он, знаете, как увидал меня, так в окошко — с балкона и ахнул. Что вы на это скажете?..

Приятели мои смеялись…

Когда возвращались с купанья и дошли к палатке, то увидели, что куры на столе клюют наш хлеб и закуски.

Мельник Никон Осипович принес самовар. Сел с нами за стол. Сказал:

— Хорошо летом здесь, приволье. Июнь — помолу нет, да и как равнять лето с зимой. Зимой мороз все заледенит, стужа. В избы хоронишься. И самый помол зимой.

После купанья — особенно вкусна уха, жареные грибы, сыроежки…

— Никон Осипович, — сказал я, — вот друг мой Николай Александрович жалуется, что у него рога выросли.

— Это чего еще? Скажите!.. — засмеялся Никон Осипович.

— Нет, постой, жена ему, понимаешь ли, изменяет. Это значит — рога поставила.

— Вот что! Слыхал я, когда старшиной был, слыхал… Господам-то быват, а у нас этого нет. Где ж?.. Забота?.. Тоже наша баба ведь в делах. Не управится. Неколи. А у господ времени много, ну и надумается такое. Чего ж — быват. И я, когда молодой был, — правду сказать, согрешил. Тоже рога поставил. Да ведь кому? Самому исправнику. Приехал к нему, за делом, а его-то нету. Исправничиха… То да сё, пятое-десятое, угощает, вином поит. А я не пил ране — все в голове завертелось. Смотрю — батюшки! — она меня руками-то за шею держит. Дальше и не помню, как и что… Поутру приехал исправник, я ему про дело докладываю. И все мне между делом хочется сказать: вот у меня что с твоей женою вышло… Хорошо — не сказал. Потом ей говорю, что, вот-де, совесть-то меня берет, сказать мне охота мужу правду. А она мне: «Ах, ты, — говорит, — такой-сякой, дурак небитый, да я тебя, — говорит, — в тюрьме сгною…» Да мужу-то и говорит: «Гони, — говорит, — этого нахала, он, — говорит, — ко мне лезет, пес поганый…» У меня — глаза на лоб. Я стегнул по лошадям да домой. А исправник погрозил мне пальцем и крикнул вслед: