Борис Изюмский - Девять лет

Вот тебе на! Письмо-то, оказывается, не от Виктора, а от Стасика. До чего почерки у них схожи. А Виктор, видно, решил не отвечать на письма. Ну, это дело его, навязывать себя она никому не собирается и хорошо помнит эту его особенность — не писать о себе. Когда он исчез из Пятиморска, так не очень-то баловал ее письмами.

Стасик сообщал, что проездом будет в городе, зайдет в университет в следующую среду, и просил в три часа дня ждать его в вестибюле. Письмо пришло из Шамекино. Странно…

…Лешка поглядела на часы: было без пяти три. В вестибюле — карусель объявлений, призывных, просительных, завлекательных, угрожающих.

Объявления напоминали о взносах в ДОСААФ, приглашали на шахматный матч, в секцию фехтования, в кружки домоводства, парашютистов, эсперанто, назначали день и час репетиций, конференции на весьма привлекательную тему: «Как отличить любовь от увлечения?»

Стасика Лешка увидела еще издали. Но что это такое? Не может быть!..

— Верчик! — так пронзительно закричала Лешка, что все, кто был в вестибюле, оглянулись.

Лешка бросилась к Вере, обхватила руками ее шею и, поджав ноги, повисла. А потом стала ее обнимать, целовать, будто век не видела.

— Ну как я, Верчик, рада — передать невозможно!

Наконец, несколько успокоившись, окинула подругу пытливым взглядом:

— По-моему, ты немного располнела… И еще больше стала походить на Иришку…

— Может быть, — мягко улыбнувшись, согласилась Вера и подобрала прядь пепельных волос над большим ухом. — Я и Стасик ездили в Шамекино обмениваться опытом и решили заглянуть в университет… Заочники как-никак… А главное — тебя увидеть…

Только теперь Лешка обратила внимание на неловко переминающегося Панарина.

— Стасик, идолище поганое, что ж ты о Вере не написал?

— Сюрприз, — улыбнулся Панарин.

Он все такой же: щупленький, большелобый, светлый вихор волос торчит рогом.

— Пошли погуляем, — предложила Лешка, увлекая гостей за собой. Ей приятно как хозяйке показать город.

Над Москвой, говорят, уже два дня бушуют бураны, превращают за ночь в снежные стога оставленные на улице автомашины, а здесь теплынь, солнце, улыбчивые проспекты, яркие платья. В лучистой осени есть что-то роднящее ее с самой ранней весной: ясность далей, пьянящая свежесть воздуха, нежная дымка тумана…

Только золото осени тяжелее золота весеннего, нет в нем юного обещания, затаилась грустинка. Вон из-за невысокого забора на зеленую вывеску часовщика свесилась багряная ветка дикого винограда. В сквере стройные ясеньки поглядывают сверху вниз на малиновые кусты терна, на загоревшиеся после первых заморозков костры жимолости. Главная улица похожа на золотистую стрелу, устремленную к телевышке. Весело звенят трамваи с неведомо как сохранившимися роликами вместо дуг. И кондукторши на поворотах по-семейному просят:

— Граждане! Подержите там кто-нибудь ролик!

Над зданием цирка сдерживает мраморную тройку мраморный наездник в колеснице. Лезут прямо под ноги прохожим голуби.

На Лешке черное платье с белым в горошину воротничком, похожим на горностаевый. Она оживлена и радостна.

— Ну, Стасик, Стасик, расскажи, что на комбинате? — тормошит она Панарина. — Как вы там? Как Альзин? Валентина Ивановна? Потап? Обо всем, обо всем…

О Викторе она не спрашивает: знает, что сами расскажут, если найдут нужным. Панарин тоже подумал: «Что ей расскажешь о Викторе, если он замкнулся?»

— Докладываю, — солидно начинает, как всегда, осведомленный Стасик, — мы теперь вырабатываем такие фракции жирных кислот, что не будем нуждаться в покупке за границей дорогого кокосового масла.

— Ну, это же я прямо не знаю! — радуется Лешка.

— Цех дистилляции пустили… Единственный в СССР. Альзина к званию Героя Труда представили… Валентина Ивановна в Англию на химические заводы поехала…

— Ну-у?! — только успевает удивляться Лешка.

— Потап и Надя недавно поженились, им дали квартиру из двух комнат, — сообщает Вера, сверкнув серебряным зубом. — Потап на свадьбе так отплясывал, что соседи снизу пришли, говорят: штукатурка с потолка обвалилась.

— А как поживает Аллочка? — поинтересовалась Лешка.

Стась как-то странно, криво усмехнулся:

— Поживает…

Вера предостерегающе сдвинула светлые брови, давая понять подруге, что об этом расспрашивать больше не следует.

— Ну, а ты как? — спрашивает Вера.

— Шиканем! — вместо ответа предлагает Лешка, подходя к продавщице мороженого. — Пировать так пировать, чего уж там!