Борис Изюмский - Девять лет

— Потапчик! — окликнула Леокадия.

Бурая капелюха обогнула сугроб.

— Ты, Лё? Куда?

— В горсовет… Совещание… Помощь предприятий интернату.

— Ну давай действуй, да нас не забывай!

Он пожал ей руку.

Леокадия отвела Потапа в снежный коридор вправо, взяла за пуговицу куртки:

— Топтыжечка! Ты бы как-нибудь на Стася повлиял. Ну что он, на самом деле, весь ушел только в заводские дела…

— Те-те-те, чья бы мычала…

— Ну, я что?.. У меня здесь семья, а он один… И ведь такой славный…

На секунду представила Стася с его вихром над крутым лбом. Сидит над чертежом, заплетя ногу за ногу, смолит сигареты.

— Ты понимаешь… — сокрушенно говорит Потап, и синие глаза его смотрят с детским простодушием. — Ведь он до сих пор эту чертову Алку любит. Просто удивительно, как вы иногда умеете нашего брата присушать.

Леокадия вспомнила дорогу от вокзала в город и слова Стася тогда: «Звонарева для меня не существует».

Так ему хотелось. Но разве всегда получается так, как хочет человек?

В новом здании горсовета полно знакомых.

Обняла ее за талию Вера, укоризненно спросила:

— Почему не заходишь?

— Зайду!

Веру увели. Она депутат горсовета, и ее позвали что-то согласовать до начала совещания.

А вон школьная учительница химии Анна Михайловна, у которой Леокадия и Вера учились три года. Да какая же Анна Михайловна старенькая, седенькая, сгорбленная! Ей, наверно, за шестьдесят.

— Здравствуйте, Анна Михайловна!

— Здравствуй, Юрасова. Ну, напрыгалась, утихомирилась?

— Нет еще, не очень, — тоненьким голосом ответила Лешка.

— Я порадовалась, узнав, что мы теперь коллеги… Только, признаться, не могу представить тебя спокойно стоящей на одном месте.

— Трудно, но стою.

— Ну, смотри!

Леокадия вошла в зал заседаний и… увидела Куприянова. После новогодней ночи она впервые встретила его.

Алексей Михайлович сидел справа у окна и подавал ей знаки: мол, идите сюда, есть свободное место.

Когда Леокадия пробралась к нему, лицо Куприянова показалось ей старше, чем тогда у Альзиных, и очень усталым.

— Пропавшая грамота! — радуясь, пожал он ее руку. — Честное слово, я даже соскучился.

— И я, — невольно вырвалось у Леокадии.

Может быть, надо было смолчать, ответить неопределеннее? Но она просто не могла и не хотела хитрить с ним, кокетничать или говорить неправду даже в пустяке. Да и к чему это, если она действительно рада встрече?

После доклада на трибуну взошел какой-то страшно нудный оратор с фамилией, никак ему не подходящей, — Зайко.

Куприянов достал блокнот и написал: «По-моему, лучше товарища назвать Зайцескуков».

Леокадия взяла из рук Алексея Михайловича блокнот и вписала: «Или Зайценскук». Они поочередно стали придумывать фамилии выступавшему, называя его Зайчевским, Зайцешвили, Зайчуком, Зайцштейном, Заюшечкиным, Зайкинидзе и, наконец, Амир-оглы-Зайчиевым.

Но выступлению, несмотря на постукивание председательствующего ручкой о графин, не было видно конца. Тогда Куприянов взял областную газету и, разыскав на ее последней странице объявление «Завтра в кино и театрах», ткнул пальцем в название «Сказка о потерянном времени».

Леокадии показалось, что председательствующий смотрит на них осуждающе, и она провела карандашом по названиям двух других картин:

«Тишина». «Вызываем огонь на себя».

Он нашел «Свет далекой звезды» и посмотрел на Юрасову незаметно для нее: ему казалось, он знает ее давным-давно, даже эту прядку над неяркой угловатой бровью. Леокадию Алексеевну не назовешь красивой, хорошенькой, в толпе, наверно, она даже неприметна. Но вот стоит с ней заговорить, стоит ей улыбнуться…

После новогоднего вечера он часто думал о ней, вспоминал квартиру Альзиных, ночные улицы Пятиморска, свои перчатки на маленьких руках Леокадии.

…Она подняла голову, немного печально чему-то улыбнулась. Улыбка началась в глазах, мягким отсветом залила щеки и потом затрепетала на губах. И столько в ней было обаяния, что он не смог сразу отвести глаза. А Леокадия покраснела, нахмурилась и начала внимательно слушать оратора. Разговор становился интересным: обещали помочь интернату и рабочие с комбината и заведующая гороно — молодая женщина с энергичным лицом.

Позже, придя домой, Леокадия с грустью подумала, что опять, наверно, несколько месяцев не увидит Куприянова.

И все-таки эти часы, проведенные сегодня рядом, были продолжением новогодних, были часами, принадлежащими теперь им обоим.