Денис Джонсон - Иисусов сын

В четверг вечером я обычно ходил на собрание Общества анонимных алкоголиков в подвале Епископальной церкви. Мы сидели за складными столиками и напоминали людей, завязших в болоте, – отмахивались от чего-то невидимого, ерзали, вертелись, чесались, потирали плечи и шеи. «Было время, я бродил по ночам, – рассказывал парень, которого звали Крис, мы были вроде как друзьями, вместе лежали на детоксикации, – совсем один, совсем потерянный. Вы когда-нибудь бродили так среди домов с занавесками на окнах, с ощущением, что тянете за собой тележку, полную грехов, вы думали когда-нибудь: „За этими окнами, за этими занавесками люди живут нормальной счастливой жизнью“?» Вопрос был риторический, он говорил, просто потому что была его очередь говорить.

Но я встал и вышел из подвала, стоял снаружи у церкви и курил паршивые легкие сигареты, мне скрутило живот словами, которые я не мог разобрать, – так я дождался конца собрания, чтобы попросить кого-нибудь подбросить меня до дома.

Что касается меннонитов, то наш распорядок дня, можно сказать, был согласован. Я проводил много времени перед их домом, после заката, в быстро остывающей темноте. Мне уже годилось любое окно. Я просто хотел смотреть, как они живут.

Она всегда ходила в длинной юбке, туфлях на плоской подошве или теннисках и аккуратных белых носочках. Волосы она закалывала и надевала поверх них чепчик. Высохнув, они становились совсем светлыми.

Через какое-то время мне уже нравилось наблюдать, как они сидят в гостиной и разговаривают, хотя они почти не разговаривали, читают Библию, молятся и ужинают на кухне, не меньше, чем смотреть, как она голая выходит из душа.

Если я дожидался темноты, то мог постоять у окна их спальни, и меня не было видно с улицы. Несколько раз я оставался там, пока они не засыпали. Но они ни разу не занимались любовью. Они лежали в постели и даже не прикасались друг к другу, во всяком случае, насколько я видел. Я предположил, что в их сообществе для этого есть какое-то расписание или вроде того. И как часто им позволено обладать друг другом? Раз в месяц? Раз в год? Или только чтобы завести ребенка? Я стал думать, что, может быть, они просто делают это по утрам и мне надо прийти утром. Но утром слишком светло. Я очень хотел застать их за этим занятием как можно скорее, потому что сейчас они спали с открытыми окнами и не до конца задергивали шторы. Скоро для этого стало бы слишком жарко; они включат кондиционер и закроются от меня.

Спустя месяц или около того настала ночь, когда я услышал ее вскрики. Он и она вышли из гостиной всего несколько минут назад. Вряд ли они даже успели бы раздеться. За некоторое время до этого они отложили то, что читали, и стали тихонько разговаривать – он лежал на диване, а она сидела в кресле, лицом к нему. В тот момент он совсем не был похож на любовника. Он не был возбужден, разве что немного нервничал – он рассеяно трогал край журнального столика и немного раскачивал его, пока они разговаривали.

Как бы там ни было, теперь они уже не разговаривали. Это было почти как будто она пела, как когда она думала, что она одна, а я ее слышал. Я побежал от окна гостиной к спальне.

Они закрыли окно и задернули шторы. Я не слышал, о чем они говорят, но слышал, как скрипят пружины, в этом я был уверен, и еще ее прекрасные вскрики. Скоро закричал и он, как проповедник на кафедре. А я прятался в темноте, и меня била дрожь – всего, от самого нутра до кончиков пальцев. Просвет в пять сантиметров между рамой и шторой – вот и все, что у меня было, все, что у меня было в этом мире. Уголок кровати да тени, движущиеся в узкой полоске света из гостиной. Я почувствовал себя обманутым – не так уж и жарко было этим вечером, другие люди не закрывали своих окон, и я слышал голоса, музыку, их телевизоры, слышал, как рядом проезжают их машины, как шипят их разбрызгиватели. Но меннонитов я почти не слышал. Я почувствовал себя оставленным – овцой, изгнанной из стада. Я был готов разбить окно камнем.

Но их крики уже стихли. Я попробовал посмотреть с другого бока – там шторы были задернуты плотнее, но, хотя щель была ýже, угол был удачнее. С этой стороны мне были видны их тени, движущиеся в свете из гостиной. Оказывается, они и не ложились на кровать. Они стояли. Это не были страстные объятия. Скорее они ссорились. В комнате зажглась лампа. Потом чья-то рука отодвинула занавеску. И вдруг прямо передо мной оказалось ее лицо.

Я хотел убежать, но меня так накрыло, что стало тошнить, и я не мог пошевелиться.