Денис Джонсон - Иисусов сын

В библиотеке был один неприятный момент. Пожилой джентльмен подошел ко мне, держа в руках книги, которые он взял, и заговорил со мной мягко, с такой девичьей интонацией.

– У вас ширинка, – сказал он, – расстегнута. Я подумал, надо вам сказать.

– Понял, – сказал я. Потянулся к ширинке и быстро застегнул ее.

– Многие обратили внимание, – сказал он.

– Понятно. Спасибо.

– Рад помочь, – сказал он.

Я мог схватить его за шею прямо там, в библиотеке, и убить его. Случаются в мире вещи и постраннее. Но он отвернулся.

«Пиг Элли» был дешевым баром. Я сел рядом с медсестрой в больничной форме, у нее под глазом был синяк.

Я ее узнал.

– Где твой парень?

– Кто? – сказала она, как будто не понимая, о ком я.

– Я дал ему десятку, и он исчез.

– Когда это было?

– На той неделе.

– Мы с ним не виделись.

– Ему пора бы повзрослеть.

– Он, наверное, в Такоме.

– Сколько ему, лет тридцать?

– Завтра он вернется.

– Он уже не ребенок, чтобы у людей мелочь таскать.

– Хочешь купить таблетку? Мне нужны деньги.

– Что за таблетка?

– Порошок из галлюциногенных грибов.

Она показала мне капсулу. Никто не смог бы проглотить эту штуковину.

– Это самая большая таблетка, какую я видел.

– Отдам за три доллара.

– Не знал, что такие большие капсулы вообще делают. Какой это размер? Первый?

– Первый, ага.

– Ничего себе! Она как яйцо. Как на Пасху.

– Погоди, – сказала она, глядя на деньги, – а нет, все правильно, да – три доллара. Считать уже разучилась.

– Ну, поехали.

– Еще пей. Надо, чтобы она прошла. Давай, все пиво до конца.

– Ничего себе. Как я это сделал? Иногда мне кажется, что я не человек.

– У тебя нет другого доллара? Этот мятый какой-то.

– Никогда раньше не глотал первый номер.

– Да, большая таблетка.

– Больше не бывает. Это для лошадей?

– Нет.

– Да точно для лошадей.

– Нет. Лошадям они впрыскивают в рот специальную пасту, – объяснила она. – Она такая вязкая, что лошадь не может ее выплюнуть. Таблетки для лошадей больше не делают.

– Не делают?

– Больше нет.

– Но если бы делали.

Не прошло и двух дней, как я начал бриться сам и даже побрил пару новеньких – лекарства, которые мне кололи, оказались удивительно действенными. Удивительно, потому что всего за несколько часов до инъекции меня везли по коридорам больницы и мне мерещился теплый летний дождь. Все предметы в палатах по обе стороны коридора – вазы, пепельницы, кровати – выглядели мокрыми и пугающими, они даже не пытались скрыть свою истинную сущность.

В меня вогнали несколько шприцев с лекарствами, и я словно превратился из невесомой пенопластовой штуковины в человека. Я вытянул руки и посмотрел на них. Они были неподвижны, как у статуи.

Я брил Билла, моего соседа по палате.

– Поаккуратней там с моими усами, – сказал он.

– Пока тебе все нравится?

– Пока да.

– Теперь я другую сторону побрею.

– Было бы неплохо, дружище.

Прямо под скулой у Билла был маленькая отметина, там, где пуля вошла в щеку, а на другой щеке – шрам побольше, в том месте, где она вышла.

– Пуля, которой тебе прострелили лицо, еще что-нибудь натворила?

– Откуда я знаю. Я за ней не следил. Даже если пуля проходит навылет, все равно чувствуешь просто, что тебе выстрелили в башку.

– А это что за маленький шрам вот здесь, ближе к уху?

– Не знаю. Может, я с ним родился. Никогда его раньше не замечал.

– Однажды люди прочтут о тебе в рассказе или в стихотворении. Как бы ты себя описал для них?

– Ну, не знаю. Жирный говнюк, наверное.

– Нет, серьезно.

– Ты же не собираешься обо мне писать.

– Вообще-то я писатель.

– Ладно, тогда скажи им, что я полный.

– Он полный.

– В меня два раза стреляли.

– Два раза?

– Каждая жена по разу, итого – три пули и четыре отверстия, три входных, одно выходное.

– И ты все еще жив.

– Ты будешь что-нибудь менять для своего стихотворения?

– Нет, все запишу слово в слово.

– Это жаль, потому что ты будешь выглядеть глупо, спрашивая, жив я или нет. Ясно же, что жив.

– Ну, возможно, я имел в виду, что ты жив в более глубоком смысле. Ты мог бы разговаривать со мной, но при этом не быть живым в более глубоком смысле.

– Глубже, чем жопа, в которой мы с тобой оказались, уже некуда.

– Ты о чем? Здесь здорово. Они даже сигареты выдают.

– Мне ничего не давали.

– На, возьми у меня.

– Спасибо.