Марко Вовчок - Свидание

Изменилось и положение в литературе: редкие имена писательниц и журналисток все активнее и шире поддерживает следующее поколение творческой молодежи. Его представительницам уже совсем не часто требовалось зашивать рукописи в кринолин, чтобы избежать семейных скандалов. По отношению к рубежу 70-80-х годов критик В. Чуйко с полным основанием писал: «Теперь писательница с именем, журналистка, сотрудница газеты, переводчица — далеко не редкое явление в русском обществе. Ее роль в литературе теперь не случайна, и потому об этой роли можно и должно говорить» [19] Чуйко В. Современные женщины-писательницы //Наблюдатель, 1889, № 4, с. 26. .

Критик адресовал свою статью поколению писательниц, сменившему в жизни, творчестве и борьбе тех, кто представлен в этой книге. Но именно нашим авторам выпало талантом, самоотверженностью, высокой духовностью содействовать тому, чтобы идеи женской эмансипации из исходных недоуменных вопросов перешли в ранг далеко не окончательных, однако плодотворных ответов.

Литературной и общественной деятельностью, собственными судьбами передовые писательницы 60-80-х годов стремились осуществить свои идеалы жизненной гармонии, приблизить общество социальной справедливости. Их стремления, их мечты не ушли в прошлое — они среди нас.

В. УЧЕНОВА

Родилась я в слободе Пятигорье. Может, слышали, если случалось проезжать слободские стороны, и, наверное, слышали, что там, недалеко от нас, набожная старушка вырыла пещеры в меловой горе. Тридцать или сорок лет трудилась она — неисходимые пещеры ископала! Слух идет меж людей, что была эта женщина немощная, слабая, но духом сильная. Святая память осталась по ней.

Как выйти из этих пещер да стать по солнцу — забелеют перед вами всё горы да горы меловые, высокие, крутые! А меж теми горами журчит узкая, глубокая и прозрачная речка. Быстро бежит она, словно сердится, до самого поемного луга; а там тихо и широко разливается по лугу; далее как серебряная лента вьется под лесами; а еще дальше где-то пропадает в густых, высоких камышах.

Слобода наша стоит над самым разливом, на пяти горах меловых. В былые, смутные времена селились повыше, чтоб укрыться от нечаянного набега врага — татарина; сверху издалека завидишь — и уйти и схорониться успеешь. Горы те местами заросли густыми садиками. Меж белых хаток, в зелени, смотришь, вишня в цвету, как в молоке, стоит или стройный тополь шелестит пахучими листьями; а там, над воротами, густая, непроглядная груша раскинулась наметом; по берегу кусты калины, как руками, сплелися и потянулись вдоль; нагнулись вербы; теснится и лезет из земли густая лоза. На скатах, к воде пышные огороды разрослись. Там-то зелени всякой, там-то цветов! А тропинок! — и к речке по воду, и к соседке, и к другой. И все это исходили, истоптали легкие ножки девичьи.

Наша хата стояла на самой маковке горы. Просторно и далеко вокруг видно… Часто вспадают мне на ум молодые года: когда что было и как было… Выйду, бывало, сяду на завалинке и долго прислушиваюсь… Вечер тихий; солнышко уходит за гору; вода, словно пламя, заблестит и потухнет понемногу. У каждой хаты шум и говор слышен; а там тучка пыли подвигается к селу, стадо идет с поля; а там, вдали, песни поют; а за речкою кузнец кует… Вот уже и небо меркнет; темнеет и затихает земля; умолкает все… тихо засверкали золотые звездочки; взошел ясный месяц; а в воде трепещут другие звезды, другой всходит месяц; защебетал соловей… откликнулся другой…

Отца, матери я не запомню; еще в пеленках осталась сиротой. Принял меня к себе и приютил мой родственник Павел Булах. Зажиточный он был хозяин. Шесть пар волов да два плуга пахали у него; довольно было и сенокосов своих, и у людей брал. Временами хаживал на Дон; не каждый год, а так, когда ему вздумается, как будто кто погонит его туда. Навезет, бывало, разной рыбы соленой для продажи, а то и даром раздает; лишь бы себе в запас осталось. Выгода ему не велика была, а пожалуй, и убыток; только он сильно любил ходить в дорогу. Еще отец его чумаковал [20] Чумаковать — заниматься извозом на волах. и, бывало, брал его с собой; он тогда и пристрастился к чумачеству и теперь от дому до Дону как по саду у себя прогуливался. Вот как воротится домой, да еще и весёлый: «Жинка! а ведь криница-то [21] Родник. — Примеч. авт. в степи, что подле Робленых могил, совсем засыпалась».