Владимир Канивец - Крах диссидентки

— А я тут иногда вырываюсь! Если захотите, возьму как-нибудь и вас с собой!

— Спасибо, буду рад! — сказал Арсений. — Ну а как вам тут живется, работается?

— Я служу в секретариате ООН. Моя специальность — экономика. Осталось еще два года. Условия работы сейчас для нас, откровенно говоря, тяжелые.

Утомительная дорога так измотала, так обессилила Арсения, что ему хотелось как можно скорее упасть на постель и уснуть.

— Вижу, как вы устали, — сказал Григорий Васильевич. — Я тоже неделю прихожу в себя, когда прилетаю сюда, потому что приходится свой день менять на их ночь. Пока приспособишься… Так вы идите отдыхать. И исчезайте, как у нас принято, незаметно…

Арсений еще стоял возле стола, когда подошла секретарь представительства.

— Вас к телефону…

«Вита», — мелькнуло в голове, стало неприятно: не успел он прилететь, а она уже разыскивает его. Дома он неделями не мог найти ее. «А может, и не она», — решил он и пошел за секретаршей. Взял трубку, сказал по-английски:

— Хелло! Слушаю вас!

— Арсений! Саня! Это я, — зазвучал в трубке Витин голос. Она говорила по-украински и так быстро, будто боялась, что не успеет сказать всего, как Арсений положит трубку. — Страшно рада, что ты приехал! Видела тебя в аэропорту! Хочу встретиться с тобой! Я уже была в отеле, но мне сказали, что там тебя нет. А дом, где живешь ты, — для меня неприступная крепость! Как Алеша? Как мама? Почему она не отвечает на мои письма?

— Елена Львовна умерла, — Арсений произнес эту фразу таким тоном, каким говорят людям, которые врываются в дом с громким, веселым криком: «Тише, за дверями покойник!»

— Ты… Ты шутишь, — с ужасом в голосе проговорила Вита.

— Я не умею так жестоко шутить, как это ты умела делать! — сердито отрезал Арсений, вспомнив: «Сын не твой!» — И прости, у меня нет времени…

Арсений положил трубку на рычаги, сказав секретарше:

— В Нью-Йорке моя бывшая жена. Это я с ней говорил. Очень прошу вас: когда бы она ни позвонила — меня нет! И простите, пожалуйста, что я вас побеспокоил.

— О, не волнуйтесь! — ответила секретарша. — Это мой служебный долг. А то, что ваша бывшая жена здесь, — мы все знаем. Я видела ее на фото и на экране телевизора. Красивая женщина! И, наверно, действительно талантлива, если пишет романы. Только зачем она сюда приехала? Почему так зла на все наше? Нет, я вас об этом не спрашиваю, — улыбнулась секретарша, увидев, что Арсений утомленно молчит. — Я просто говорю вам то, что думаю. Если бы меня здесь оставили навсегда, я, должно быть, на другой же день умерла бы. Только тем и живу, что вот-вот вернусь домой.

Зазвонил телефон.

«Это опять Вита», — вздохнул Арсений. Секретарь взяла трубку.

— Хелло! Он уже ушел, — ответила девушка по-английски и выразительно взглянула на Арсения: слышите, мол. — Позвать не могу, он просил не беспокоить его. Пожалуйста.

— Очень неприятно себя чувствую, что заставляю вас говорить неправду, — сказал Арсений. — Простите меня!

— Успокойтесь, — мягко промолвила секретарь. — Вот поживете здесь, увидите, какие есть тут назойливые нахалы, как приходится от них отбиваться! Идите отдыхать, а то я вижу, вы едва на ногах держитесь! Никто вас не потревожит, здесь вы — дома!

У девушки-секретаря такие же глаза, как у Лины, из-за этого, должно быть, Арсению приятно встречаться с нею взглядом. Заметил, что и она относится к нему с симпатией. Это радовало, ведь придется два месяца работать вместе, каждый день приходить сюда, в приемную. Но не очень приятно было, что все знали: Вита Гурко — его бывшая жена. Впрочем, как же они, советские дипломаты, могли не знать Виту, если вокруг нее, вокруг ее романов «Рубикон» и «Диссидентка» в американской прессе поднято столько рекламного шума. Сам президент США нашел время принять «храбрую диссидентку», как он назвал Виту. Придется просмотреть подшивки газет, прочесть, что Вита говорила ему во время аудиенции. «Куплю и ее роман, — подумал Арсений уже засыпая. — Посмотрю, что особенного поведала она о своем диссидентстве».

Несколько раз Арсения будили сирены пожарных машин, которые бешено завывали на улице, но он поворачивался на другой бок и засыпал снова. Виделись какие-то страшные сны: то самолет падал в океан — и он с ужасом ждал, когда тот нырнет в воду и пойдет на дно, то Елена Львовна, прощаясь с ним, обнимала его возле свежего холмика земли, на котором лежал один венок и несколько букетиков цветов. То Алеша, обхватив его шею ручонками, так что трудно было дышать, плакал и просил, чтоб он не уезжал, не бросал его. То Лина, пристально глядя ему в глаза, ворожила, приговаривая, как цыганка: «Ты не оставишь ее». То Вита обнимала его в аэропорту, и он не знал, куда деваться от стыда.