Владимир Канивец - Крах диссидентки

— Не знаю, как и благодарить тебя. Врач сказал, что вовремя привезли. А ждали бы до утра, то, может, было бы поздно. А что делала бы Лина, если бы ребенок умер?.. Так ей, бедной, не везет. Я уже говорил бабе: дали мы дочке косу, черные брови и карие очи, да не дали счастливой доли. Ну, ты возвращайся домой, а я подожду конца операции, а то как же оставить дочку одну? Может, надо будет помочь, оно ведь, знаешь, коли того, то знаешь, коли и не того… — Степан Дмитриевич запутался в своем любимом «того», в которое он вкладывал одному ему известный смысл.

— А куда мне спешить? — возразил Арсений. — Подожду и я! Вон, вижу, колодец во дворе! Давайте достанем воды, умоемся.

— Да, умыться надо, — охотно согласился Степан Дмитриевич, обрадовавшись, что Арсений будет ждать вместе с ним. — А то мне в больнице сказали, что я черный, как негр. А полотенце и мыло у тебя есть?

— Всегда вожу с собою! — Арсений вынул из-под сиденья целлофановый мешочек, в котором были полотенце, мыло, зубная щетка, паста. — Вот, пожалуйста! Все что надо!

Умылись, поливая друг другу из ведра холодной колодезной водой, и Арсений почувствовал себя бодрее. Сели на лавочку во дворе больницы. Больница стояла на восточной околице села, и Арсений видел, как за выкошенной степью, желтая щетина стерни которой протянулась до горизонта, краснело, наливаясь золотистым светом, небо. Вот-вот выплывет из бездны мироздания на своих лучах-парусах солнце. За ночь оно уже прошло над Америкой — Вита, должно быть, видела его — и вернулось на его родную Полтавщину. А вот и оно…

— Вон уже и солнце всходит, а Лины нет! — обеспокоенно произнес Степан Дмитриевич. — Пойду спрошу, что там.

— Я буду в машине, — сказал Арсений.

Но Степан Дмитриевич не дошел и до середины двора, как на крыльце появилась Лина. Увидев дочь, убитую горем, Степан Дмитриевич остановился. Арсений поднялся с лавки. Какой-то миг все молчали, а потом Лина прислонилась к стене и, закрыв рот мокрым от слез носовым платочком, заплакала, вздрагивая всем телом. Степан Дмитриевич не подошел, а подбежал к ней, схватил за плечи, повернул к себе, встряхнул, сердито спросив:

— Что? Говори, что?

— Уже перевезли… в палату… — вытерла Лина слезы, сдерживая душившие ее рыдания.

— Ну, слава богу, самое страшное миновало! — воскликнул Степан Дмитриевич. — Мне вырезали аппендицит, знаю. — И будто прося прощения за то, что так резко встряхнул Лину, обнял ее за плечи, провел рукой по косе, ласково сказал: — Ну хватит! Хватит! Теперь не пройдет и недели, как она будет гонять во дворе кур!

— Привезли ее в палату, — все еще вздрагивая от сдавленных рыданий, рассказывала Лина, — а она испуганно смотрит на меня и спрашивает: «Мама, я уже умерла?» У меня и сердце остановилось, и если бы сестра не поддержала, то, наверное, упала бы. Такими же глазами смотрел на меня Гриша, когда умирал…

— Ну хватит… Хватит, говорю! — властно прикрикнул на Лину отец. — А то как начнем всех покойников вспоминать, так того… Что будем делать дальше? Вот об этом давай думать!

— Я останусь тут, а вы поезжайте.

— А когда приехать? Что привезти? — спросил отец.

— Да разве я знаю… — все еще не пришла в себя Лина. — Пока что будто ничего не надо.

— Ну, тогда мы поедем, — сказал Степан Дмитриевич. — Под вечер я наведаюсь.

— Спасибо тебе, Арсений, — стараясь выдавить на лице благодарную улыбку, промолвила Лина. — Век помнить буду…

— Степан Дмитриевич скажет мне, когда надо будет, и я приеду заберу вас, — пообещал Арсений. Улыбнулся: — А то в селе скажут: отвез и бросил.

Лина только благодарно взглянула на Арсения заплаканными глазами и ничего не сказала. Ей хотелось, чтоб именно он приехал, но почему-то стыдно было о таком даже думать, не то что говорить. Кто он ей? Дальний родственник. Но у самого горе, вот и другим сочувствует. И как это Вита могла бросить такого славного мальчика — Лина заходила к Лиде, видела Алешу — и уехать на край света. Даже не верится, что есть такие матери.

Назад доехали быстро. На том месте, где буксовали, Степан Дмитриевич, покачав головой, сказал:

— Просто удивительно, как мы выскочили!

— Темнота помогла! — усмехнулся Арсений: и правда, ночью та заболоченная яма не казалась такой страшной, как днем.

Когда подъезжали к селу, Степан Дмитриевич показал Арсению:

— Вон баба нас уже высматривает! Как это она утерпела и не прибежала туда вслед за нами, — с ноткой ласковой насмешки проговорил он.

Действительно, возле калитки стояла Линина мать. Арсений, остановившись у ворот, хотел высадить Степана Дмитриевича и поехать к брату. Но старик, высунув голову из машины, сердито закричал: