Владимир Канивец - Крах диссидентки

Как-то вернувшись с работы, Арсений увидел на вешалке чужой мужской плащ. Прислушался, не закрывая двери. Из комнаты долетал Витин голос: она что-то читала. «Мне не показывает, а кому-то читает», — мелькнула ревнивая мысль. И кто же это такой? Арсений намеренно громко Стукнул дверью, прикрыв ее. Витин голос оборвался на полуслове. Настала минутная тишина, потом донесся веселый смех. И мужской голос:

— Гениально! Сильнее «Рубикона»!

Раздевшись, Арсений не спешил заходить к ним, хотя и хотелось глянуть, кто там сидит. До сих пор никто из мужчин не приходил к Вите, когда его, Арсения, не было дома. Послышался веселый Витин голос:

— Саня, это ты?

«О, как встречает!» — удивился Арсений, давно уже Вита так ласково не обращалась к нему. Обычно, когда она сердилась, называла его полным именем. Да еще и с ударением на «ар», придавая тем самым его имени архихолодное официальное звучание. Он, случалось, тоже прибегал к официальной форме и называл ее — Виолетта, зная, что она своего полного имени не любит. Слышал даже, как она укоряла мать: «И кто вам посоветовал так меня назвать?» Мать, виновато моргая глазами, уверяла, что ей тоже не нравилось это имя, но отец студентом был влюблен в какую-то Виолетту и потому так назвал…

— Это ты, Саня? — снова крикнула Вита, поскольку Арсений долго не отвечал.

— Я! — отозвался наконец он, не зная, как поступить: идти в свою комнату или к Вите.

— У нас гость! — крикнула так же весело Вита. — Иди сюда!

Дверь комнаты была открыта. Арсений уже из коридора увидел того, кто там сидел, и невольно нахмурился: это был кинорежиссер Мирослав Марчук, Арсений знал его (лично знакомы они не были) как человека, который был очень уж высокого мнения о себе. Выступая на собраниях, этот режиссер, рисуясь, всегда говорил так, будто один он ставит гениальные фильмы, а все остальные — бездари. Высшим образцом для этого «гения» были американские боевики, которым он стремился подражать. Это эпигонство кончилось тем, что его фильмы, прокрутив в нескольких кинотеатрах, клали на полку, потому что зрителей в зале не было. Марчук в этих случаях со своим неизменным высокомерием говорил: «Серая масса не доросла до моих шедевров. Наступит время, меня поймут».

— Вы знакомы? — спросила Вита, увидев, что Арсений узнал гостя.

— Почти, — ответил Арсений, пожимая вялую руку Марчука. — Видел ваши фильмы.

— Читал ваши памфлеты, — Марчук спрятал руку за спину, потому что Арсений так пожал ее, что пальцы слиплись. — Особенно мне понравились ваши репортажи о поездках за границу. Я даже подумал: как жаль, что с вами не было оператора. Прекрасные были бы фильмы!

— Я ему не раз говорила: брось ты газетную публицистику! Напиши политический роман! — заметила Вита.

— А почему бы не сценарий? — поворачивал на свое Марчук. — Я мечтаю снять фильм о какой-нибудь интересной поездке за границу.

Пока шел этот разговор, Арсений, окинув взглядом комнату, отметил: гость давно уже сидит здесь, в пепельнице полно окурков. «А мне Вита никогда не разрешала у нее курить», — вспомнил он. На письменном столе стояла бутылка недопитого коньяка и две чашки кофе. Вита лежала на диванчике в том самом золотистом халате, который привезла из Москвы, прикрыв ноги пледом. Арсений встретился с нею взглядом и сразу отвел глаза, будто наткнулся на что-то постыдное.

— У нас творческий разговор с Мирославом. Он в восхищении от моего романа «Рубикон», предлагает экранизировать его. — Вита печально усмехнулась: — Не знаю только, на какой студии у нас это можно сделать.

— Я прочел американское издание романа, — сказал Марчук, важно растягивая слова, считая, что это придает им особый вес. — Скажу вам без преувеличений: гениальное произведение! Он будет переведен, как и романы Маркеса, на все языки мира!

— Возьми себе рюмку, — предложила Вита Арсению, увидев, что Марчук потянулся к бутылке, чтоб налить в свою.

«А почему же ты, зная, что я должен вот-вот прийти, не поставила рюмку для меня?» — мысленно спросил Арсений Виту. Хотел заглянуть в ее глаза, но вспомнил, какой стыд обжег его, когда встретился с ее взглядом, и пошел в кухню. Шел и думал: «Что же в ее взгляде было такое, от чего мне стало стыдно?» Вспомнил, какими были в ту минуту ее глаза. Дерзко прищуренные, с пугливыми огоньками где-то там, в глубине. Взгляд словно бы говорил: не заглядывай в душу, в ней есть тайны, которые ты не должен знать. Они не для тебя, они для другого…

Ситуация была глупая: не пойти к Вите не мог, а идти туда, пить коньяк с антипатичным Марчуком, слушать его хвастливые разглагольствования — тоже не хотелось. Стоял у стола, вертел в руках рюмку, лихорадочно искал выхода из этого положения. «Надо повернуть разговор так, чтобы он как можно скорее ушел», — решил Арсений, не придумав ничего лучшего. Вернулся в комнату, поставил рюмку на столик и не успел пододвинуть стул, как Марчук налил ему коньяка, поднял свою рюмку, торжественно провозгласил, будто не Арсений, а он был хозяином в этом доме: