Владимир Канивец - Крах диссидентки

Налила полные рюмки, одну подала Арсению и, пристально глядя ему в глаза, — в ее больших серых глазах играли манящие чертики! — торжественно проговорила:

— Давай все отбросим! Все! Выпьем за нашу любовь! Я люблю только тебя! — И, выпив коньяк, поставила рюмку, обняла Арсения, припала губами к его губам. Но вдруг резко отстранилась, упала на стул, заплакала, закрыв лицо руками. — Боже, что я пережила, что пережила за эти дни…

— Вита, дорогая моя, — ласково говорил Арсений, целуя мокрые от слез ее ладони. — Успокойся… Я тоже люблю только тебя…

— И никогда, никогда не откажешься? — пристально глядя на него заплаканными глазами, спросила Вита. — Не бросишь?

— Никогда! — торжественно, точно клятву, произнес Арсений.

Вита облегченно вздохнула, бурно рассмеялась, вскочила со стула, крикнула:

— Давай шампанского! Я хочу сегодня напиться! Пусть враги мои плачут, а я буду веселиться! Ну, за нашу любовь! — подняла Вита бокал искристого вина.

Пили коньяк и шампанское, закусывая виноградом и конфетами, говорили обо всем, только не о романе «Рубикон», хотя в подтексте их беседы это иногда улавливалось. Вита рассказала, что всю неделю, желая избежать неприятных разговоров (вот уже промелькнула тень книги!), провела на даче одной писательницы, которая дала ей ключ от дома, потому что сама там не бывает. Всю неделю не выходила с дачи, питалась сухарями и кофе, и чувство было такое, будто она находилась под домашним арестом. Тут она помолчала, пропуская, что слушала передачи по радио о себе. Пристально посмотрела на Арсения и, поняв, что он угадал, о чем она умолчала в своем рассказе, продолжала:

— Несколько раз подходила к телефону, чтоб позвонить тебе, и не могла преодолеть внутреннее сопротивление. Перечитывала любимую «Анну Каренину», страдала и плакала вместе с нею. А когда Анна бросилась под колеса вагона, почувствовала физическую боль, бросила книгу и выбежала из дома. И не могла уже туда вернуться, потому что казалось — в комнате, где я жила, лежало растерзанное колесами вагона тело Анны. Шла к автобусной остановке, с ужасом думала: «Не схожу ли я с ума?» И так захотелось тебя, только тебя видеть, с тобой, только с тобой говорить, только с тобой быть…

— А если бы я остался в Яворине? — спросил Арсений.

— Я ночью поехала бы туда! — ответила Вита, она и правда собиралась так поступить. — Хотя, честно говоря, знала: ты не останешься ночевать на даче, узнав, что меня там нет. Ты вернешься, ты будешь искать меня. Ведь ты искал меня в эти дни?

— Нет, не искал, — признался Арсений.

— Жестокий ты! — нахмурила брови Вита.

— Давай, Вита, не будем касаться темы: кто добрый, а кто жестокий, а то опять кончим ссорой, — ласково предложил Арсений. — Да, я неуступчивый — можно это назвать и жестокостью, — если дело идет о моих святых убеждениях. Это мой хребет, и я ломать его не могу, чтоб не стать парализованным, прикованным к постели калекой.

— Ну, не будем об этом! — замахала Вита руками, увидев, что разговор приобретает опасный характер. — Не будем! И давай выпьем за нашего Алешу! Чудесного сына я тебе родила! Правда?

— Да, Алеша славный! — просиял Арсений.

— Как он там? Соскучился по мне? — спросила Вита.

— Все его внимание приковано к велосипеду, — не желая говорить, что Алеша ни разу не вспомнил о ней, ответил Арсений. — Он живет в своем мире: бабуся, мальчишки, Шарик, велосипед…

— Поедем завтра к нему? — просительно взглянула Вита на мужа.

— Я дежурный по номеру.

— Отпросись!

— Попробую, — неохотно согласился Арсений, так как нелегко было уговорить редактора заменить день дежурства.

— Если не договоришься, я поеду на автобусе, — недовольно заявила Вита, увидев, что муж без энтузиазма отнесся к ее желанию поехать в Яворин.

— Вита, ты же знаешь нашего редактора, — поморщился Арсений, заметив ее недовольство.

— Конечно, знаю, — вспыхнула вдруг Вита. — Это же он напечатал пасквильный отчет об обсуждении романа в Союзе писателей.

Лицо Виты побледнело, губы задрожали, в глазах заблестели слезы. Как ни обходят они больную тему, все время натыкаются на нее. Вита вытерла платочком слезы, резко встряхнула головой, и густые волнистые волосы упали на лицо, закрыли его. Вита обеими руками, оголяя их до плеч, откинула волосы назад и, обхватив затылок сомкнутыми пальцами, сказала, натянуто улыбаясь:

— Видишь, какая я стала… Вспыхиваю от малейшей искорки… Ну их к бесу, этих умных редакторов! Не они создают духовные ценности человечества! И не тех писателей помнит история, каких хвалят такие редакторы. Льва Толстого проклинали со всех амвонов иуды попы. И где они, эти служители бога на земле? Кто их помнит? А перед гением Льва Толстого почтительно склоняет голову все человечество планеты! И как кончил этот великий мудрец? С торбой за спиной, словно нищий, ушел куда глаза глядят… Нет, так, только так настоящие писатели уходят в вечность…