Жан-Поль Сартр - Ставок больше нет [litres]

Она живо оборачивается к нему.

– Нет, не подходите.

Пьер останавливается и замирает, затем все же делает к ней шаг, повторяя более ласково:

– Ева…

Она напряженно смотрит, как он к ней подходит, готовая дать отпор.

Пьер медленно берет лицо Евы в свои ладони.

– Ева, мы одни… Одни во всем мире. Нужно любить друг друга. Нужно любить друг друга. Это наш шанс.

Ева немного успокаивается и вдруг высвобождается из его рук и идет через всю комнату; Пьер не спускает с нее глаз. Он явно удивлен. Не произнося ни слова, она садится на постель, чуть откинувшись назад, опираясь на ладони, и ждет Пьера со смесью решимости и тревоги.

Пьер идет к ней.

Стоя напротив Евы, он наблюдает, как она ложится на спину, положив руки под голову. Ее глаза широко открыты. Пьер упирается руками в постель, затем сгибает руки в локтях и склоняется ниже. Но Ева чуть отворачивает голову, и он зарывается лицом в ее шею.

Она неподвижна. Ее широко открытые глаза устремлены в потолок, покрашенный дешевой краской. Она видит стол с цветами, комод с фотографией матери Пьера, зеркало и снова потолок.

Пьер жадно и почти грубо впивается в губы Евы.

Она закрывает глаза, но тут же снова открывает их, устремляя взгляд вверх.

Ее рука, как бы защищаясь, судорожно цепляется за плечо Пьера. Затем пальцы разжимаются, и рука падает…

– Я люблю тебя!.. – раздается ее победный крик, словно она освобождается от чего-то.

За окном почти темно.

День. Потоки солнца вливаются в окно.

Пьер выходит из туалетной комнаты. Он в рубашке, вытирает лицо полотенцем.

– Они не пришли, – говорит он.

Ева заканчивает причесываться перед зеркалом.

– И не придут, – уверенно отвечает она.

– И ты знаешь почему? – спрашивает он, беря ее за плечи.

Она нежно смотрит на него.

– Да. Когда они постучали в дверь, мы начали любить друг друга.

– Они ушли оттого, что мы добились права на жизнь.

– Пьер, – шепчет она, прижимаясь к нему, – Пьер, мы добились…

Они остаются некоторое время в таком положении, затем она спрашивает:

– Который час?

Пьер бросает взгляд на будильник, показывающий половину десятого.

– Через час, – говорит он, – испытание закончится…

Она, улыбаясь, заставляет его повернуться к зеркалу, в котором они оба отражаются.

– Мы были там…

– Да.

– Пьер… что мы станем делать с этой новой жизнью?

– Что захотим. Мы больше никому ничего не должны.

Пока они обмениваются этими короткими репликами, со двора начинает доноситься шум. Целое войско с танками и моторизованными машинами проходит под окнами.

Пьер прислушивается… Ева молча, с нарастающим страхом наблюдает за ним.

– Тебе не жалко своих товарищей? – вдруг спрашивает она.

– А тебе Люсетту не жалко?

– Нет, – твердо говорит она. И, вцепившись в его рукав, нервно повторяет: – А тебе?

– Нет, – отчаянно трясет головой Пьер.

Он высвобождается из ее рук, делает несколько шагов и останавливается у окна, прислушиваясь к шуму, производимому войском.

– Долго идет бой… Вероятно, их много…

– Пьер, не слушай… Мы с тобой одни в мире… – подойдя к нему и положив руку ему на грудь, умоляет она.

– Да. Мы одни во всем мире… – нервно пожимая ее руку, повторяет он.

Он говорит все громче, все экзальтированнее, чтобы заглушить чеканный солдатский шаг и рев машин.

– Мы покинем город. Я буду зарабатывать для тебя. Я буду счастлив трудиться для тебя. Друзья, Лига, восстание – ты заменишь мне все… У меня больше никого, только ты.

Последнюю фразу он почти кричит, но грохот войска на марше перекрывает его голос.

Он резко отстраняется от Евы и восклицает:

– А бой все идет!

– Пьер, – заклинает она, – я тебя умоляю. Думай только о нас. Через час…

– Их тысячи… бойни не миновать… – отдернув занавеску, говорит он, оборачивается, нервно идет к постели и садится на нее, обхватив голову руками.

Ева понимает, что его уже не удержать.

– Пьер, они тебя оскорбили. Хотели убить. Ты больше ничего им не должен… – Встав перед ним на колени, она молит: – Пьер, теперь у тебя обязанности по отношению ко мне…

Он прислушивается к звукам, долетающим с улицы, и рассеянно отвечает:

– Да… – И, помолчав, решается: – Я должен быть там.

– Ты вернулся ради них… – с каким-то смиренным ужасом глядя на него, произносит она.

– Нет, – уверяет он, сжимая лицо Евы ладонями, – нет… ради тебя…

– Но тогда почему?

– Я не могу позволить им… – с отчаянием, но упрямо тряся головой, отвечает он.