Кристофер Ишервуд - Труды и дни мистера Норриса. Прощай, Берлин [сборник litres]

Один из боксеров – негр. Он неизменно побеждает. Боксеры бьют друг друга открытой перчаткой, издавая чудовищный рев. Его противник – высокий, хорошо сложенный молодой человек, лет на двадцать моложе и явно сильней негра, который нокаутирует его с удивительной легкостью. Он корчится на полу, изо всех сил пытаясь встать на счет десять, потом опять со стоном падает. После этого рефери собирает еще по десять пфеннингов и вызывает смельчаков из зала. Прежде, чем находится желающий, еще один молодой человек, который совершенно открыто болтал и шутил с борцами, поспешно выпрыгивает на ринг, сбрасывая на ходу одежду, и оказывается уже в шортах и боксерских ботинках. Рефери объявляет сбор по пяти марок: на сей раз негр повержен.

Публика воспринимала борьбу всерьез, громко подбадривая борцов, ссорясь и заключая пари. Большинство присутствующих пробыли в балагане все то время, что я там был, и остались в нем после моего ухода. Вывод, конечно, удручающий: этих людей можно заставить поверить в кого угодно и во что угодно.

Прогуливаясь вечером по Клейстштрассе, я заметил толпу, окружившую частную машину. В ней сидели две девушки: на тротуаре два молодых еврея отчаянно спорили со светловолосым гигантом, очевидно, изрядно выпившим. По-видимому, евреи медленно ехали по улице, подыскивая себе попутчиков, и предложили подвезти двух девушек. Девушки согласились и сели в машину. Но тут встрял блондин. Он заявил, что он нацист и поэтому считает своим долгом защищать честь всех немецких женщин от вредной антинордической опасности. Два еврея, казалось, нисколько не испугались, они решительно предложили нацисту не лезть не в свое дело. Тем временем девушки, воспользовавшись скандалом, выскользнули из машины и побежали по улице. Тогда нацист схватил одного еврея за руку, чтобы вести его в полицию, но тот угостил его таким апперкотом, что блондин упал навзничь. Прежде, чем нацист успел подняться, молодые люди вскочили в машину и умчались. Продолжая обсуждать случившееся, толпа медленно рассеялась. Немногие открыто приняли сторону нациста, другие поддержали евреев, но большинство скептически качали головами и бормотали: « Allerhand !» [87] Здорово! ( нем .)

Когда часа через три я проходил мимо этого же места, нацист все еще топтался там, хищно выискивая, кого бы спасти из немецких женщин.

Мы только что получили письмо от фрейлейн Мейер. Фрейлейн Шрёдер позвала меня послушать его. Фрейлейн Мейер не нравится Голландия. Приходится петь во второсортных кафе третьеразрядных городов, а постель у нее часто очень холодная. Голландцы, по ее словам, совершенно бескультурные, она встретила лишь одного по-настоящему изысканного и благородного господина, вдовца. Вдовец находит ее истинно женственной – он не привык к молоденьким девчушкам. А в знак восхищения перед ее искусством он преподнес ей полный комплект нижнего белья.

Не обходится и без неприятностей с коллегами. В одном городе актриса-конкурентка, завидуя ее вокальным данным, чуть было не ткнула ей в глаз шляпной булавкой. Я не мог скрыть восхищения перед смелостью этой актрисы. Ей так досталось от фрейлейн Мейер, что целую неделю она не могла появиться на сцене.

Вчера вечером Фриц Вендель предложил прогуляться по «злачным местам» города. Это был своего рода прощальный визит, так как им заинтересовалась полиция. Полицейские часто наведывались туда, и имена постоянных клиентов были на учете. Поговаривали даже о генеральной чистке Берлина.

Я расстроил планы Фрица, настояв на посещении «Саломеи», где я никогда не был. Фриц, знаток ночной жизни города, презирал это заведение.

– Дешевка, – сказал он. – Его держат только ради провинциалов.

Бар «Саломея» оказался более дорогим, а обстановка более гнетущей, чем я предполагал. Несколько актрис, изображавших лесбиянок, и молодых людей с выщипанными бровями слонялись у стойки, время от времени разражаясь хриплым гоготом или пронзительными выкриками, – очевидно, предполагалось, что так смеются пропащие души. Все помещение было раскрашено в золотые и инфернально-красные цвета: алый плюш толщиной в несколько дюймов и огромные позолоченные зеркала. Бар был полон. Главным образом он был заполнен почтенными торговцами средних лет и их домочадцами, которые восклицали в добродушном изумлении: «А они и правда…» и «Я – да никогда!». В середине представления, после того, как молодой человек в блестящем кринолине и в бюстгальтере, украшенном драгоценностями, успешно сделал три шпагата, мы стали двигаться по направлению к выходу.