Станислав Грибанов - Полгода из жизни капитана Карсавина

И вот однажды Анна получила кусок хлеба. Кто-то из товарищей по беде передал ей последнее, что мог, — свою пайку. В хлебе она обнаружила записку. По-русски милосердно к ней обращались: «Держись, сестренка!» Так в кромешном аду люди проверялись на человечность.

А с поправкой Анны в карцер зачастили откровенные провокаторы, представители из каких-то неизвестных ей организаций: то из армии освобождения России, то из Красного Креста — якобы проверить, как содержатся пленные соотечественники.

— Мы уважаем сильных! — заявил ей однажды прибывший в Кюстринский лагерь какой-то высокопоставленный эсэсовец. — Твое слово — и завтра будешь в лучшем госпитале Берлина. А послезавтра о тебе заговорят все газеты великого рейха!

Анна отказалась отвечать эсэсовцу. За нее вступилась Юля Кращенко.

— Молчать, русская свинья! — оборвал гитлеровец.

Юля не выдержала и крикнула:

— Сам свинья! Немецкая…

Вечером санинструктора Кращенко от Анны увели. Больше она ее не видела. Когда же в карцер пришел Синяков, Анна рассказала ему о случившемся, но не все-то мог исправить, не все вернуть людям и «русский доктор».

— Эх вы, несмышленыши… С врагом-то хитрить надо… — только и сказал он Анне, и тогда она попросила Синякова перепрятать ее партбилет и ордена:

— В моем сапоге тайник… Если вернетесь на Родину, передайте кому следует…

Синяков обещал помочь делу. А ночью в лагере разыгралась тревога. Зажегся прожектор, белый меч его заметался вдоль барака, заработали пулеметы на вышках. Утром в лагере стало известно, что из лазарета совершили побег три русских летчика. Но Анна об этом узнала не от доктора Синякова и не от профессора Трпинаца, которых вслед за Юлей Кращенко отстранили от нее.

О тревожных событиях в Кюстринском лагере Анне рассказала бывшая русская княгиня, патронесса какого-то благотворительного общества. Оставшись наедине с Анной, она принялась вспоминать, как жила в Петербурге до октябрьского переворота, как всего лишь на время выехала с мужем за границу, да вот подзадержалась.

— России старой — с помещиками и капиталистами — вам уже никогда не видать! — категорически заявила Анна.

На что княгиня заметила:

— Ну конечно, российский пролетариат, русское крестьянство… — Потом усмехнулась и спросила: — Сударыня, а что вы о революции-то знаете, кроме лозунгов? Те, которые были внизу, вознеслись на самую вершину, которые были на вершине, упали вниз — только-то и всего?.. А понять ли вам, что в стране с тысячелетней культурой царит сейчас диктатура лицемерия, предательства, трусости, что Россией управляют полуграмотные партийцы!

— Кто это вам сказал, что полуграмотные? В первом-то Советском правительстве сколько интеллигентов и дворян было!

— Да уж, конечно, дворяне… Нарком Троцкий — он же Лейб Бронштейн, товарищ Зиновьев — он же Апфельбаум, товарищ Каменев — он же Розенфельд…

Анна насторожилась.

— А что вы этим хотите сказать? При чем здесь враги нашего народа? Русской революцией руководили настоящие интеллигенты!

— Вот-вот. О них, сударыня, еще Федор Достоевский писал: «Дрянненькие людишки получили вдруг перевес, стали громче критиковать все священное, тогда как прежде и рта не смели раскрыть… Какие-то доморощенные сопляки, скорбно и надменно улыбающиеся жидишки, хохотуны… — все это вдруг у нас взяло полный верх». Вот ваши интеллигенты! Использовав народ, они захватили власть и тотчас прибрали его к рукам. Вам, надо полагать, и невдомек, что все тепленькие места — большевистские учреждения, комиссарские посты, печать, органы пропаганды и агитации в Советской России заполнили евреи. В Президиуме ВСНХ пригрелись, извините за выражение, товарищи Гинзбург, Зангвилль, Израелович, Гуревич, Каганович, Осинский, Каблуновский…

— Ну а что, собственно, вас удивляет? — спросила Анна и, не дожидаясь ответа, принялась объяснять: — При царском-то самодержавии евреи были угнетены, вот с приходом революции они и влились в советские учреждения и заняли там места. Что в этом удивительного?

— Действительно, что? — усмехнулась княгиня. — В середине двадцатых годов начальником ваших рабоче-крестьянских воздушных сил стал человек, который настоящего аэроплана и в глаза-то не видывал. Товарищ Розенгольц. А помощником у него — Иосель Хаимович Гамбург. Ничего себе «сталинские соколы»! Этот Иосель в 1917 году был начальником милиции Минска. В 18-м он — заведующий Губздравом Иваново-Вознесенска. В 19-м — начальник снабжения 22-й армии. В 22-м — директор Углесиндиката. А в 25-м товарищ Гамбург оказывается одним из крупных специалистов военно-воздушных сил?.. Так и это еще не все. В 1931 году Иосель Хаимович уже арбитр при Совнаркоме. Что тут удивительного, правда?