Иоганн-Фердинанд-Мартин-Оскар Мединг - Адъютант императрицы [litres]

– Почему вы так испугались, мадемуазель Аделина? – заговорил он. – К вам пришел друг, который хочет исправить то, что упустил. Государыня права, я заслуживаю упрека за то, что так долго оставлял в неизвестности и беспокойстве ее любимицу; бесспорно преступление допустить, чтобы эти чудные глаза затуманились слезами, хотя даже слезы не в состоянии скрыть их чудный блеск. Я явился сюда, чтобы загладить свою вину и сказать вам, что усердно занимаюсь вашим делом и постараюсь ускорить исполнение милостивых намерений императрицы, если то окажется возможным!

– О, тогда все будет хорошо! – воскликнула Аделина, взглянув на князя с выражением благодарности в лучистых глазах. – Как могу я отблагодарить, вашу светлость за столько милостей и благоволения!

В порыве благодарности Аделина схватила руку князя и хотела поднести к своим губам; но Орлов быстро предупредил ее, поднял ее дрожащую руку и целовал так долго и горячо, что Аделина, вспыхнув, отступила.

Госпожа Леметр вышла на минуту и возвратилась, неся на подносе, который второпях покрыла пестрым шелковым платком, стакан испанского вина и несколько бисквитов. С глубоким реверансом подошла она к князю, прося принять скромное угощение.

– Это добрый старый обычай, – сказал Орлов, – принимать гостей хлебом-солью; пусть это принесет счастье вашему дому и мне. – Он усадил Аделину на ее прежнее место, пододвинув себе стул и сев рядом с нею, разломил бисквит, одну половину дал ей, а другую сам съел и, поднося ей стакан, сказал: – ну, теперь вы должны выпить со мною за счастливое будущее.

Аделина нерешительно хлебнула; потом князь приложил губы к тому месту, где она пила, и осушил стакан одним глотком, не сводя пламенного взора с ее смущенного личика.

– Теперь наше гостеприимство закреплено, – воскликнул он, – и я более не чужой в вашем доме!

– Я буду всю жизнь молить небо за высокого гостя, который принес мне счастье жизни, – возразила Аделина, и спросила дрожащим голосом: – итак, значит, я могу надеяться, что бедному Василию возвратят то, на что он считает себя в праве и чего давно жаждет?

Темное облако пробежало по лицу Орлова.

– В праве? – сказал он, – я расследую, имеет ли он право на то, в противном случае нужно рассчитывать лишь на милость императрицы; власть миловать находится в ее руках, а не в моих.

– О, она будет милостива, я в том уверена! – воскликнула Аделина.

– Но это дело так скоро не делается, – заметил Орлов. – Моя обязанность расследовать дело и доложить государыне об истинном положении вещей, а она будет решать согласно своему великодушию.

– Что за беда? – воскликнула Аделина, – разве нельзя терпеливо ждать, когда мы молоды и впереди целая жизнь, полная счастья и блаженства? У меня уже была потеряна всякая надежда и я с грустной покорностью смотрела в одинокое будущее; теперь надежды снова ожили, когда счастье моей жизни находится в руках вашей светлости и в руках моей всемилостивейшей государыни.

Ее глаза заискрились, лицо радостно преобразилось и она слегка протянула руки, как бы желая привлечь к своему сердцу отсутствующего возлюбленного.

Орлов смотрел на нее страстным, сверкающим взглядом.

– Значит, вы так сильно любите того офицера, мадемуазель? – спросил он подавленным голосом.

– Люблю ли я его? – воскликнула Аделина, – его любовь – это солнце, озаряющее и согревающее мою жизнь, если бы я потеряла его, мое сердце застыло бы как во мраке ночи.

Орлов смотрел на Аделину мрачно и грозно. Но все же она была так хороша в своем волнении, что он принужден был потупиться, чтобы скрыть вспыхнувшее в его глазах пламя страсти.

Он принужденно улыбнулся и сказал:

– Можно позавидовать счастливцу, которому эти глаза и эти уста делают признания в любви. Но все же молодое доверчивое сердце легко может ошибаться. А что, если он не достоин такой любви?

– Не достоин? – воскликнула Аделина горячо, – он не достоин? О, Боже! Если о Василии сказали что-нибудь дурное, то, значит, его оклеветали, ей Богу, жестоко оклеветали! О, прошу вас, скажите мне, когда его будут обвинять, чтобы я могла защитить его.

– Нет, нет, мадемуазель, – отнекивался Орлов, – это было только замечание, свидетельствующее об участии к вам; он молод, он – офицер; ветреность и легкомыслие вполне простительны ему.

Аделина улыбнулась и пожала плечами.

– О, ваша светлость! – заметила госпожа Леметр, почтительно стоявшая за стулом князя: – вы правы в своих предостережениях; девичье сердце крайне легко доверяется и очень часто ошибается; осторожность и предупреждение старших должны были бы лучше оцениваться детьми.