Эра Ершова - В глубине души

— Что это? — произнес Руди с угрозой в голосе.

Если бы Элизабет и Хорст могли подготовиться к подобному объяснению, они бы нашли множество аргументов в свое оправдание. Но Руди атаковал их так неожиданно, что, увидев страшное свидетельство своего времени, Хорст не нашел ничего лучше, как сказать:

— Все это неправда, сынок! Это вражеская пропаганда!

Откуда в его голове так не ко времени возник этот плакатный аргумент времен Третьего рейха? Хорст никогда так не думал! Он хорошо знал цену всему, что тогда произошло. Его подвело неумение аргументировать, четко выражать свои мысли, и поэтому он высказал чужую мысль, которая оказалась роковой.

Все дальнейшее происходило как в кошмарном сне, когда человек понимает, что сейчас случится что-то ужасное, но, скованный рамками сновидения, не в силах ни на что повлиять. Так и Элизабет с Хорстом молча наблюдали за тем, как их единственный сын собирает в походную сумку вещи. Он делал это, не говоря ни слова. И только в конце, перед тем как выйти за дверь, он обернулся и произнес:

— Мы больше никогда не увидимся.

Потом дверь захлопнулась, и свет в сердце Элизабет погас.

Хорст сдался не сразу. Наоборот, он как будто снова воспрянул к жизни и теперь неустанно занимался поисками сына. Но следов Рудольфа нигде не было. Даже в школе никто не мог дать никаких сведений. Только несколько лет спустя от одного школьного приятеля сына Хорст узнал, что Руди тогда уехал в Америку, закончил там школу, поступил в университет и возвращаться не собирается. Это сообщение отняло у Хорста последнюю надежду, и он, не захотев дальше жить, умер от инсульта.

Потеряв мужа и сына, Элизабет осталась одна. И наступило безвременье. То есть дни проходили один за другим, не оставляя никакого следа. За днями проходили месяцы, годы, и фрау Райнхард не знала, чем пометить время, чтобы не упустить его окончательно. Все казалось однообразным, бессмысленным, и все же в ГЛУБИНЕ ДУШИ тлела крохотная, как горошина, надежда на то, что сын когда-нибудь поймет и простит ее и она еще сможет заключить его в свои объятия. И поэтому она тщательно готовилась к каждому Рождеству. Ей почему-то казалось, что именно в Рождество души людей тянутся к родным местам, что ее сын однажды не захочет преодолевать это притяжение, сядет в самолет и прилетит. Так и на этот раз: фрау Райнхард готовила ужин на двоих. Она даже купила подарки, которые так и остались лежать под елкой, обернутые в праздничную бумагу.

Но фрау Райнхард не жалела, что ей пришлось уехать из дома на «скорой помощи». И о переломе шейки бедра она тоже не жалела. Любому самообману рано или поздно приходит конец. Зато в больнице над ней склонялись заботливые лица, и всем было интересно, как она себя чувствует, нет ли жалоб, не затруднено ли дыхание. И от этой простой человеческой заботы у нее на сердце становилось легко. А утром, еще не совсем очнувшись от наркоза, она увидела рядом со своей кроватью сына.

Или ей это только показалось…

«…бездари — это благодатный материал. Они знают свое место и поэтому всегда готовы служить. А человек талантливый двигается как заяц, никогда не знаешь, куда вильнет…»

«…дни проходили один за другим, не оставляя никакого следа, и фрау Райнхард не знала, чем пометить время, чтобы не упустить его окончательно. Все казалось бессмысленным, и все же в ГЛУБИНЕ ДУШИ тлела крохотная, как горошина, надежда на то, что сын когда-нибудь поймет и простит ее и она еще сможет заключить его в свои объятия. И поэтому она тщательно готовилась к каждому Рождеству…»

«Это было красиво, жертвовать собой ради увядшей любви.

Друзьям тоже хотелось такого величия, но не хотелось во имя этого расставаться со своими милыми привычками, и поэтому благородство они откладывали на потом, на старость, когда все утрясется само собой и больше не захочется так жадно пожирать жизнь, а захочется, наоборот, созерцать и переосмысливать…»

«…вдруг через непроницаемую броню холодной сдержанности этой незнакомой женщины отец Михаил почувствовал биение горячего сердца. Сердца, неравнодушного к беде чужого ребенка. Он это почувствовал и понял — не надо пытаться руководить промыслом Божьим…»

Вплоть до окончания войны юная Лизхен, работавшая на почте, спасала односельчан от самих себя — уничтожала доносы. Кто-то жаловался на неуплату налогов, кто-то — на неблагожелательные высказывания в адрес властей. Дядя Пауль доносил полиции о том, что в соседнем доме вдова прячет умственно отсталого сына, хотя по законам рейха все идиоты должны подлежать уничтожению. Под мельницей образовалось целое кладбище конвертов. Для чего люди делали это? Никто не требовал такой животной покорности системе, особенно здесь, в глуши. Шли годы. Для строительства магистрали требовалось снести мельницу. Тут-то и открылось тайное кладбище…