Эрих Ремарк - Триумфальная арка [litres]

– Мне это все ни о чем не говорит. Любовь – это быть вместе. Навсегда.

Навсегда, эхом отозвалось в нем.

Бабушкины сказки для малых деток.

Тут даже за минуту ручаться нельзя.

Жоан запахнула пальто.

– Скорее бы лето, – вздохнула она. – Никогда еще я его так не ждала, как в этом году.

Она достала из шкафа свое черное вечернее платье и бросила на кровать.

– Как же я иногда все это ненавижу. Вечное это платье. «Шехерезаду» эту вечную. Изо дня в день одно и то же! Вечно одно и то же!

Равич смотрел на нее молча.

– Неужели ты не понимаешь?

– Еще как понимаю.

– Так почему ты не заберешь меня отсюда, милый?

– Куда?

– Куда-нибудь! Все равно куда!

Равич развернул бутылку кальвадоса и вытащил пробку. Принес рюмку и налил до краев.

– Выпей.

Она покачала головой:

– Не поможет. Иногда даже выпивка не помогает. Иногда вообще ничего не помогает. Не хочу сегодня вечером туда идти, к идиотам этим.

– Так оставайся.

– И что?

– Позвонишь, скажешь, что заболела.

– Ну так завтра все равно туда тащиться, только хуже будет.

– Ты и несколько дней проболеть можешь.

– А, все равно. – Она подняла на него глаза. – Да что же это? Что же это со мной, милый? Или это все дождь? И слякоть эта ночная? Иногда я словно в гробу лежу. Эти серые дни, я в них просто тону. А ведь еще сегодня у меня такого и в мыслях не было, я была счастлива с тобой в том ресторанчике, но ты зачем-то начал рассуждать, кто кого бросит. Не хочу об этом ни знать, ни слышать! Мне от этого тоскливо, в голову бог весть что лезет, и я места себе не нахожу. Я знаю, ты не о том совсем думал, но меня это ранит. Меня это ранит, и сразу начинается дождь, и эта темень. Тебе не понять. Ты сильный.

– Я сильный? – переспросил Равич.

– Да.

– Откуда ты знаешь?

– Ты ничего не боишься.

– Я больше ничего не боюсь. Отбоялся свое. А это, Жоан, не одно и то же.

Но она его не слушала. Мерила комнату своими длинными шагами, и комната была ей мала. У нее походка – как будто она все время идет против ветра, подумал Равич.

– Я хочу отсюда прочь, – сказала она. – Ото всего. От гостиницы этой, от этого ночного клуба, от тамошних липких взглядов, прочь! – Она остановилась. – Равич, ну почему мы должны жить вот так? Неужели нельзя жить, как все люди живут, когда любят друг друга? Быть вместе, вместе проводить вечера, среди любимых вещей, в укромном уюте, а не тосковать целыми днями среди чемоданов в гостиничном номере, где все чужое?

Лицо Равича оставалось непроницаемым. Вот оно, подумалось ему, сейчас начнется. Рано или поздно этого надо было ожидать.

– Ты и вправду такими нас видишь, Жоан?

– Почему нет? Другие ведь живут! В тепле, в согласии, несколько комнат, дверь закрываешь – и вся суета, все тревоги позади, за порогом, а не лезут, как здесь, во все щели.

– Ты правда это видишь? – повторил Равич.

– Да.

– Небольшая милая квартирка, свой милый мещанский мирок? Милый мещанский покой на краю вулкана? Ты правда это видишь?

– Мог бы и иначе сказать, – с горечью проронила она. – Не с таким презрением. Когда любишь, совсем другие слова подбираешь.

– Разве в словах дело, Жоан? Ты правда все это видишь? И не видишь, что мы оба для этого не созданы?

Она опять остановилась.

– Почему? Я вполне.

Равич улыбнулся. В улыбке была нежность, ирония, но и грусть.

– Жоан, – произнес он, – ты тоже нет. Ты еще меньше, чем я. Но это не единственная причина. Есть и другая.

– Ну да, – проронила она с горечью. – Я знаю.

– Нет, Жоан. Этого ты не знаешь. Но я тебе сейчас скажу. Так будет лучше. Чтобы ты больше не думала о том, о чем сейчас думаешь.

Она все еще стояла перед ним.

– Отделаемся от этого поскорей, – сказал он. – Только потом ты уж меня особо не донимай.

Она не ответила. Стояла с пустым лицом. Точно с таким же, какое он видел прежде, в первые дни. Он взял ее руки в свои.

– Я проживаю во Франции нелегально, – сказал он. – У меня нет документов. Это и есть главная причина. Не могу я снять квартиру, нигде и никакую. И жениться не могу, если полюблю кого-то. Для всего этого мне нужны паспорт и виза. У меня их нет. Я и работать не имею права. Только по-черному. И никогда не смогу жить иначе, чем сейчас.

Она смотрела на него во все глаза.

– Это правда?

Он передернул плечами.

– Еще сколько-то тысяч людей живут так же. И ты наверняка об этом знаешь. Всякий знает. Так вот, я – один из них. – Он улыбнулся и выпустил ее руки. – Человек без будущего, как называет это Морозов.