– Ты по мне скучал? – спросила Жоан.
– Да.
– Очень?
– Очень.
Пчела взлетела. Сделала несколько кругов над рюмкой, после чего вылетела в окно, навстречу солнышку и, должно быть, гвоздикам эмигранта Визенхофа.
Равич лежал подле Жоан. Лето, думал он. Лето, утренние луга, волосы пахнут сеном, а кожа клевером, – благодарная кровь бесшумно струится по жилам, как ручей, когда он плавно и беззаботно перекатывается над песчаными отмелями, водная гладь, в которой вдруг неблизко отразится лицо и улыбка на этом лице. И всюду влага, и всюду жизнь, и нет больше засухи и смерти, на один этот светлый миг, березы и тополя, и тишина, и тихий ропот, как раскаты эха от далеких, затерянных небес где-то глубоко в жилах.
– Хочу у тебя остаться, – пробормотала Жоан у него на плече.
– Оставайся. Давай спать. Мы не выспались сегодня.
– Не могу. Надо идти.
– В этом вечернем платье – куда ты сейчас пойдешь вся разряженная?
– У меня другое с собой.
– Где?
– Под плащом принесла. И туфли тоже. Где-то там, под вещами. У меня все с собой.
Она так и не сказала, куда ей надо идти. И зачем. А Равич не стал спрашивать.
Пчела вернулась. Теперь она и не думала бесцельно жужжать и кружить. Сразу устремилась к рюмке и деловито уселась на край. Должно быть, знает толк в кальвадосе. Или во фруктозе.
– Ты не сомневалась, что у меня останешься?
– Нет, – ответила Жоан и даже не шелохнулась.
Роланда внесла поднос с бутылками, рюмками и стаканами.
– Сегодня без спиртного, – сказал Равич.
– Что, и водки не выпьешь? Смотри, это же зубровка.
– Сегодня ни капли. Можешь дать мне кофе. Только крепкого.
– Хорошо.
Он отставил микроскоп. Потом закурил сигарету и подошел к окну. На улице платаны уже зазеленели вовсю. А последний раз, когда он здесь был, стояли голыми.
Роланда принесла кофе.
– А девушек у вас изрядно прибавилось, – заметил Равич.
– Да, на двадцать человек больше.
– Неужто такой спрос? Это летом-то, в июне?
Роланда подсела к нему.
– Спрос такой, что мы вообще ничего понять не можем. Люди как с цепи сорвались. Уже после обеда валом валят. А уж вечером…
– Может, это от погоды?
– Погода ни при чем. Я же помню, как это обычно бывает в мае, в июне. А сейчас просто безумие какое-то. Бар торгует – ты не поверишь как. Можешь вообразить, чтобы французы у нас, по нашим-то ценам, шампанское заказывали?
– Нет.
– Ну, иностранцы – это понятно. На то они и иностранцы. Но чтобы французы! Да еще парижане! Шампанское! И не только заказывают – платят! Вместо дюбонне, пива или там коньяка. Можешь поверить?
– Пока сам не увижу – нет.
Роланда налила ему кофе.
– А на девушек спрос, – продолжила она, – просто одуреть. Да сам увидишь, когда вниз сойдешь. И это сейчас, днем! И никаких тебе больше осмотрительных торгашей, которые твоего визита дожидались. Там уже просто орава! Что на людей нашло, Равич?
Равич передернул плечами.
– Океанский лайнер идет ко дну. Старая история.
– Но мы-то совсем не тонем, Равич! Дела идут на загляденье!
Дверь отворилась. В розовых шелковых штанишках вошла Нинетта, красотка двадцати одного года от роду, тоненькая, задорная, немножко под мальчика. При ангельском личике она считалась одной из самых умелых девиц заведения. Сейчас она внесла поднос с хлебом, масленкой и двумя горшочками мармелада.
– Хозяйка прослышала, что доктор кофе попросил, – объявила она с неожиданной басовитой хрипотцой. – Вот, послала вам мармелада попробовать. Собственного изготовления! – Нинетта вдруг подмигнула. Ангельское личико преобразилось в озорную похабную гримаску. Она поставила поднос и, пританцовывая, удалилась.
– Сам видишь, – вздохнула Роланда. – Стыда никакого. Знают, что без них никуда.
– Ну и правильно, – заметил Равич. – Когда же еще им распускаться, как не сейчас? Но как прикажешь понимать этот мармелад?
– Что ты, это же гордость нашей хозяйки. Сама варит. В своем имении на Ривьере. И в самом деле хороший мармелад. Попробуешь?
– Мармелад терпеть не могу. Особенно когда его варят миллионерши.
Роланда открутила стеклянную крышку, зачерпнула пару ложек мармелада, положила на плотный лист вощеной бумаги, добавила ломтик масла и два куска хлеба, завернула все в аккуратный пакет и дала Равичу.
– Потом можешь выкинуть, – сказала она. – А сейчас возьми, сделай ей приятное. Она же потом придет, спросит, ел ли ты, понравилось ли. Последняя радость женщины, у которой на старости лет других иллюзий не осталось. Просто из вежливости возьми, и все.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу