Эрих Ремарк - Триумфальная арка [litres]

– Да. Не вставай. Сама принесу.

Она принесла бутылку и две рюмки. Одну налила ему, вторую себе и тут же выпила. Когда пила, запрокинув голову, плащ соскользнул с плеч. Только тут, в светлеющих сумерках, Равич разглядел, что на ней то самое платье, которое он подарил ей перед Антибом. С какой стати она именно сейчас его надела? Ведь это единственное платье, которое он ей купил. Обычно он о таких вещах не думает. Да и что за охота об этом думать?

– Когда я тебя увидела, Равич, – сказала Жоан, – это все было так неожиданно, я вообще ничего не соображала. Ну совсем ничего. А когда ты ушел… я решила: все, больше я тебя не увижу. Но я не сразу так подумала. Сперва ждала, вдруг ты еще вернешься в «Клош д’Ор». Мне казалось, ты обязательно вернешься. Почему ты не пришел?

– А зачем?

– Я бы ушла с тобой.

Он знал, что это неправда. Но и об этом не хотелось думать. Почему-то вдруг захотелось вообще ни о чем не думать. Вот уж не предполагал, что одного ее прихода ему будет достаточно. Он понятия не имел, чего ради она пришла и чего на самом деле хочет, – но странным, каким-то глубоко успокоительным образом ему одного этого уже было достаточно. «Да что же это? – проносилось у него в голове. – Неужели уже оно? По ту сторону всякого самоконтроля? Где вступают в свои права мрак, неистовый зов крови, буйство фантазии и неведомые угрозы?»

– Я подумала, ты решил меня бросить, – сказала Жоан. – А ты и решил! Скажи честно!

Равич не ответил.

Она все еще смотрела на него.

– Я знала! Знала! – исступленно повторила она.

– Налей-ка мне еще кальвадоса.

– А это кальвадос?

– Да. Что, не признала?

– Нет. – Она налила. И, наливая, как бы невзначай положила руку ему на грудь. Его словно током ударило. Она тем временем взяла свою рюмку и пригубила. – Да, и правда кальвадос. – И снова устремила на него глаза. – Хорошо, что я пришла. Я знала. Хорошо, что я пришла.

Стало еще светлее. Уже потихоньку поскрипывали оконные ставни. Утренний ветерок.

– Ведь хорошо, что я пришла? – спросила она.

– Не знаю, Жоан.

Она склонилась над ним.

– Знаешь. Должен знать.

Лицо ее было так близко, что волосы ласкали ему плечи. Он смотрел в это лицо. Он созерцал этот пейзаж, столь же родной, сколь и чуждый, всегда один и тот же – и всегда разный. Сейчас он заметил, что кожа на лбу слегка шелушится от загара; заметил, что накрасилась она в спешке, на верхней губе помада легла с крошками, – он все это разглядел в лице, склонившемся сейчас над ним столь низко, что весь прочий мир, казалось, перестал существовать, – он все это видел и в то же время прекрасно осознавал, что лишь его собственное воображение, всем подсмотренным подробностям вопреки, сообщает этому лицу загадочность непостижимой тайны; осознавал, что бывают лица красивее, умнее, чище этого, – но знал и вот что: на всем белом свете не найти другого лица, которое обладало бы над ним столь же необоримой властью. И властью этой наделил его только он сам.

– Пожалуй, знаю, – ответил он. – Наверно, хорошо. А уж так или этак – там видно будет.

– Я бы не вынесла, Равич.

– Что?

– Если бы ты ушел. Насовсем ушел.

– Но ты же сама только что говорила: думала, что я больше не вернусь.

– Это не одно и то же. Окажись ты в другой стране – это было бы уже другое. Мы были бы в разлуке. Я могла бы к тебе приехать. Но здесь, живя в одном городе… неужели не понимаешь?

– Наверно, понимаю.

Она выпрямилась и откинула назад волосы.

– Ты не можешь оставить меня одну. Ты за меня в ответе.

– А ты разве одна?

– Ты за меня в ответе, – повторила она с улыбкой.

В эту секунду он ее ненавидел – и за улыбку эту, и за эти слова.

– Не говори ерунды, Жоан.

– Нет-нет. Это правда так. С того самого первого раза… Если бы не ты…

– Отлично. Тогда я в ответе и за оккупацию Чехословакии. А теперь хватит об этом. Светает уже. Тебе скоро уходить.

– Что? – Она уставилась на него во все глаза. – Ты не хочешь, чтобы я осталась?

– Нет.

– Ах так, – произнесла она тихо и с неожиданной злостью. – Вот, значит, как! Ты меня больше не любишь!

– Господи Боже, – вздохнул Равич. – Только этого мне недоставало. С какими идиотами ты общалась все это время?

– Вовсе они не идиоты. А что мне было делать? Торчать в гостинице «Милан», на стены таращиться и с ума сходить?

Равич снова привстал на локтях.

– Вот только не надо подробностей, – сказал он. – Я вовсе не жажду выслушивать признания. Просто хотелось немного приподнять уровень разговора.