Эрих Ремарк - Жизнь взаймы, или У неба любимчиков нет

– Мне пора, – сказала она.

– Как часто вы это говорите, – посетовал де Пэстр. – Но даже это делает вас неотразимой. Похоже, это ваша любимая фраза?

Она смерила его взглядом.

– Если б вы знали, как мне хотелось бы остаться, – с расстановкой проговорила она. – Пусть нищей, пусть одинокой, лишь бы остаться! Остаться! Все остальное бравада и блеф.

Она позволила де Пэстру завезти себя в гостиницу. Взволнованный ночной портье выскочил навстречу.

– Месье Клерфэ идет двенадцатым! Шестерых обогнал! Комментатор даже назвал его королем ночи!

– Да уж…

– Бокал шампанского, чтобы отпраздновать?

– Раньше времени не стоит. Гонщики народ суеверный.

Лилиан ненадолго осталась посидеть в маленьком темном холле.

– Если он и дальше так пойдет, то к утру будет в Бершии, – сообщил ночной портье.

– Да уж, – повторила Лилиан, вставая. – Пойду выпью кофе на бульваре Сан-Мишель.

Там ее уже принимали как постоянную клиентку. Официант опекал, Жерар преданно ждал, а группка студентов даже образовала нечто вроде почетной гвардии для ее охраны.

Жерар обладал одним несомненным достоинством: был постоянно голоден. Тем самым оставляя ей время на размышление, пока ест. Она любила разглядывать улицу, по которой потоком людских взглядов, страстных, ищущих, безутешных, мимо текла жизнь. Как же трудно поверить в бессмертие души, видя в этом нескончаемом потоке каждого по отдельности! Куда они отправляются потом, эти души? Распадаются, как и умершие тела? Или витают здесь, в этой вечерней тьме, напоенной желаниями, вожделением, отчаянием, снедаемые безмолвным страхом, моля дозволения остаться собою, а не превратиться в сырье для будущих душ, чьи тела бездумно зачинаются в эти минуты за тысячами окон?

Жерар наконец покончил с едой. На десерт он усладил себя куском отменного пол-левека.

– До чего же грубый процесс поглощения жареных кусков убитых животных, равно как и тронутых тленом кисломолочных продуктов настраивает поэтические струны души на самый возвышенный лад! – возгласил он. – Воистину, сие утешительно и достойно неизбывного благоговения.

Лилиан рассмеялась.

– От Брешии до Брешии, – сказала она.

– Смысл сей фразы, краткой и простой, хоть и не вполне мне ясен, но, по-моему, неоспорим. – Жерар допивал кофе. – И, кажется, необыкновенно глубок. От Брешии до Брешии. Пожалуй, свой следующий поэтический сборник я так и назову. Вы, однако, странно молчаливы этой ночью.

– Не молчалива. Просто мне не нужно слов.

– От Брешии до Брешии?

– Пожалуй, так.

Жерар кивнул, вдыхая аромат своего коньяка.

– Эта фраза с каждой секундой становится все лучше. Как будто в ее бесхитростности таились, а может, все еще таятся глубины горных штреков.

– Могу подсказать вам еще одну, – проронила Лилиан. – Все едино.

Жерар поставил бокал.

– С фантазией или без?

– Со всеми фантазиями на свете.

Он с облегчением кивнул.

– А я уж было испугался, что вы захандрили и вздумали потчевать меня из кладезя мещанских премудростей.

– Совсем напротив – из кладезя счастливых озарений.

– Все едино, целое складывается из мелочей, но целое больше. Вот эта бутылка вина не менее увлекательна, чем любое полотно Рафаэля; а в каждой из тех вон прыщавых студенток, несомненно, сокрыта своя частица Медеи или Аспасии 20 20 Аспасия (ок. 470–400 до н. э.) – возлюбленная Перикла (490–429), политического деятеля Древних Афин. . Жизнь как бы вовсе без объемной перспективы, когда все важно и не важно одинаково, все на первом плане и все есть Бог. Вы об этом? – спросил Жерар.

Лилиан улыбнулась.

– Экий вы шустрый!

– Слишком шустрый, – Жерар скроил огорченную мину. – Слишком шустрый, чтобы пережить все это. – Он отхлебнул хороший глоток коньяка. – А вот вам, если вы и вправду все это пережили, – наставительно продолжил он, – остается только три выхода.

– Так много?

– Уйти в монастырь к буддистам, сойти с ума или умереть, лучше всего добровольно. Способность к самоубийству, как вам известно, один из трех признаков, отличающих нас от животных.

О двух других Лилиан не стала спрашивать.

– Есть еще и четвертое отличие, – сказала она. – Все наше несчастье в том, что мы уверовали, будто имеем исконное право на жизнь. Его у нас нет. Кто это осознал, по-настоящему осознал, тому сладки даже иные из самых горьких истин.

Жерар, как бы в знак капитуляции, вскинул обе руки.

– Кто ничего не ждет – не знает разочарований. Последняя из маленьких житейских премудростей.