Ганс Андерсен - Сказка моей жизни [litres]

Барон Бесков тоже вернулся в Стокгольм и устроил для меня обед в кружке избранных лиц. Обед прошел очень оживленно. Настроение было самое веселое, сердечно-восторженное.

Но вот настал и день отъезда. Двадцать пять лет прошло с тех пор, как я был в университетском городе Лунде. Там в 1840 году удостоился я первого публичного чествования. Я уже рассказывал об этом в «Сказке моей жизни», рассказывал, как был смущен и взволнован такой честью; с тех пор я и не смел заглянуть в этот город: такие праздники не могут повторяться. Но теперь тому минуло уже четверть века, я знал, что встречу там новое поколение, и, проезжая на обратном пути как раз мимо Лунда, я решился заехать в этот милый городок на денек. Упсальские друзья дали мне несколько писем к университетским профессорам. Я явился к профессору Лингрену и обедал у него в тесном дружеском кружке. В то время как я сидел там, явилась депутация от студентов с приглашением от них. Они наскоро украсили зал кружка и собирались дать в честь меня такой же полный молодого веселья и юношеской восторженности праздник, как их упсальские товарищи.

В семь часов вечера профессор Лингрен повел меня туда. Все говорило о торжестве – и убранство помещения, и многолюдие. Комнаты были переполнены и молодыми и пожилыми людьми. После ужина говорились приветственные речи. Я запомнил только общее содержание их: двадцать пять лет тому назад лундские студенты чествовали меня; настроение с тех пор не переменилось, только выросло новое поколение, выросло именно под влиянием моих произведений; последние послужили им духовной пищей, вот они и высказывают мне искреннюю признательность и любовь. Потом пропели несколько песен; молодой поэт Вандель прочел прекрасное стихотворение, а я, чтобы чем-нибудь отблагодарить своих хозяев, прочел три свои сказки: «Мотылек», «Счастливая семья» и «Истинная правда».

После каждой меня награждали громом аплодисментов, а по окончании чтения начали петь датские и шведские песни. Все это выходило так мило, искренне, неподдельно-сердечно, что и этот вечер оставил во мне одно из самых светлых воспоминаний. Огромная толпа студентов проводила меня до отеля с дружным пением. Мы остановились на минуту перед памятником Тегнеру, а затем молодежь вновь двинулась вперед, оглашая пустынные тихие улицы своим пением. Наконец у дверей отеля они простились со мной девятикратным «ура». Я с волнением поблагодарил их и отправился к себе и уничтоженный, и поднятый до небес таким чествованием. Когда я вошел в свой номер, на улице опять раздалось пение. Это была та же самая мелодия, которую я слышал здесь двадцать пять лет тому назад. Бог пошли каждому из этих милых юношей такую же радость в жизни, какую они доставили мне в тот вечер!

Вернувшись в Копенгаген, я сейчас же перебрался в гостиницу и стал готовиться к путешествие в Португалию.

Самое приятное воспоминание оставило во мне с того времени посещение Фреденсборга. Меня пригласил туда король, и мне были отведены во дворце две комнаты. Приняли меня, по обыкновению, очень радушно. Королевская семья желала послушать в моем чтении мои последние сказки. Узнать нашу королевскую семью значит полюбить ее; во Фреденсборге я увидел счастливую семейную жизнь, отношения между членами семьи были самые задушевные, искренние. На чтении присутствовали и все королевские дети: кронпринц Фредерик, принц Георг – нынешний король Греции, принцессы Александра, Дагмара и Тира и прелестный малютка Вальдемар. Ему в этот вечер позволили лечь в постель получасом позже обыкновенного, чтобы и он мог послушать немножко, сказала королева.

На другой день я посетил двух дорогих друзей. За королевским садом в одной из пристроек жил поэт Паллудан-Мюллер. Он владеет датским языком, как Байрон своим родным: в его стихах слова превращаются в музыку. Каждое его произведение говорит о его глубоко чувствующей душе истинного поэта. Поэмы «Адам Гомо», «Свадьба Дриады» и «Смерть Авеля» вечно будут читаться и перечитываться и восхищать всех. Как человек Паллудан-Мюллер натура детски наивная, открытая и хорошая, которая сразу влечет к себе.

Второй мой визит во Фреденсборге был в счастливую семью моего друга и редкого артиста, балетмейстера Бурнонвиля; он поднял в Дании балет до небывалой высоты среди других родов искусства. В Париже видишь более замечательных танцовщиц, более блестящие декорации, вообще более роскошную обстановку, но по богатству, красоте и поэтичности балетного репертуара, созданного Бурнонвилем, Копенгаген занимает первое место. Бурнонвиль истый художник своего дела, поэт в душе, натура восторженная, отзывчивая и добрый товарищ. И весь дом его, казалось, был залит солнцем.