Ян Висе - Святая и грешница

Пришла пора и мне собираться в дорогу. Чужой я здесь. Впервые за десять лет жизни в этом городе пришла мысль о том, что надо возвращаться, уезжать домой.

Итак, записи художника у меня в руках. Утром я зашел к нему домой, чтобы выяснить, что с ним, и почему вчера он не пришел в тратторию. В последнее время мы взяли за правило встречаться там, как только начинало смеркаться. Мне не хватало его, когда я в одиночестве сидел за столиком, потягивая вино. Знакомые махали мне, подзывали знаками, но я оставался на месте, надеясь, что он вот-вот придет.

Дверь отворила женщина, она покачала головой, когда я спросил, дома ли художник.

«Нет его, он уехал», — сказала она отрывисто. Ее резкий ответ, выражение лица ясно говорили о том, что она готова была броситься грудью на защиту художника.

В надежде узнать подробности, я сказал, что мы хорошо знакомы и что вчера он не пришел на условленную встречу. Я поймал себя на том, что намеренно избегал произносить слово «друг». Но моя искренность в описании нашего знакомства, должно быть, пробудила в женщине доверие ко мне.

«Подождите», — сказала она и исчезла за дверью. Через несколько минут она появилась с пакетом в руках.

«Вот все, что осталось после него. Он не приедет. Возьмите».

Я удивился, как решилась женщина отдать бумаги первому встречному? Но когда я начал читать, понял, что она получила точные инструкции, кому следует передать пакет.

Я нерешительно взял пакет. Подержал, подумал, а не возвратить ли? Но любопытство пересилило. Я предчувствовал, что найду там ответы на мучающие меня вопросы.

Вот так я оказался владельцем его записей.

Я исполняю обязанности городского рассказчика. Занимаюсь этим вот уж целое десятилетие. Приехал сюда, думая уйти от самого себя. Когда я спустился с гор и верхом въезжал в город, расположенный на восточном берегу моря, я предполагал остановиться здесь на один день, как это вошло у меня в привычку, а потом снова в путь-дорогу.

Но в тот вечер все шло не так, как обычно. Что-то во мне вдруг сломалось. Я сидел в полутемном зале траттории, отдыхая после еды, и внезапно почувствовал страшную усталость. Не ту обычную усталость, какая одолевает, когда проскачешь целый день верхом. Нет, я был разбит до изнеможения, физически и духовно. Тепловатое красное вино, что стояло в кувшине передо мной, потихоньку начало оказывать свое благотворное воздействие. Я успокоился, растаяли сомнения, терзавшие мою душу вот уж сколько месяцев, и я впал в состояние полнейшей прострации.

Я заказал еще один кувшин вина, помню, как женщина, которая подавала вино, улыбнулась мне. Однако не помню, как она и ее муж будили меня и помогли подняться к себе в номер.

Я проспал почти целые сутки. Проснулся, когда солнце уже зашло. Снова я провел вечер в зале траттории, пил вино и наслаждался душевным покоем. А потом снова спал. А поутру встал и направился в город.

Прежде чем возвратиться в тратторию, на базарной площади я продал свою лошадь какому-то торгашу. Я твердо решил остаться здесь. У меня было достаточно денег, чтобы оплатить целый месяц проживания в траттории, включая еду. А что будет потом — покажет время.

Хозяева траттории оказались людьми добрыми и милыми, заботливыми, нрава веселого да к тому же в меру деликатными, чтобы не докучать человеку в его молчаливом одиночестве, когда он в этом нуждался. А мне как раз это и было нужнее всего. Прошлое не отпускало меня, накатывалось и захлестывало. Постепенно я научился сопротивляться, как бы натянул на себя броню — только бы не вспоминать о прежней своей жизни.

Но по ночам мне не было покоя.

В траттории мне жилось неплохо. По вечерам сюда стекалось много народу. Были и завсегдатаи. Они обычно усаживались вокруг стола. Я не присоединялся к ним, одиноко сидя за столиком, но внимательно вслушивался в их беседы.

Через несколько вечеров я уже сидел в их кругу. Их любопытство было дружеским и неназойливым. И я скоро почувствовал себя одним из них. И как-то так получилось, что, сидя в полутемном зале траттории, за чаркой вина я начал рассказывать свои истории.

Сколько помню себя, я всегда любил рассказывать. И охотно делал это. Память у меня была отличная, еще в детстве один старый сказитель выучил меня особой технике. Она помогала мне сохранять в памяти неисчислимое количество разных историй и при надобности пользоваться ими.

Мужчины, сидевшие вокруг стола, высоко ценили мои рассказы и каждый вечер подзадоривали меня, желая услышать еще одну историю. Они слушали меня внимательно и серьезно. Иной раз поднесет человек кружку ко рту да так и поставит обратно на стол, позабыв отпить вина. Ободренный их расположением, я рассказывал и рассказывал, предлагая им все новые и новые истории и анекдоты.