Авраам Иегошуа: Дружественный огонь [litres]

Она сама? Одна? Собственной персоной? Ирми, ее зять, был поражен, когда Яари по телефону сообщил ему о времени прибытия своей жены, совершавшей едва ли не кругосветное путешествие. «Совершенно одна?» – потрясенно повторял он без конца. «Именно так, одна, – столь же неизменно отвечал Яари, считая необходимым встать на защиту жены. – Одна, да, одна. Что? А почему бы ей так не сделать? Бесспорно, она это может – если ты считаешь… я уверен…»

Доносившийся из Дар-эс-Салама голос был теплым, родным, знакомым:

– Ну, раз так, – Яари различил неподдельную, не без лукавства, радость в этом голосе, – если все так, как ты говоришь, всего лишь на какие-то семь дней, мы постараемся, чтобы она смогла пережить эту неделю, несмотря на твое отсутствие. Но сможешь ли ты пережить это? Ты уверен, что сможешь прожить без нее все это время и не рванешь в последнюю минуту вслед за ней, чтобы не сойти с ума?

Что же… зять знал его очень хорошо – не исключено, что потому, что знал самого себя. За две недели до путешествия Яари никак не мог решить, может ли он разрешить Даниэле отправится в Африку в одиночку, пусть даже для того, чтобы навестить родных, старшего брата, уважаемого, процветающего и надежного человека, в течение жизненных лет претерпевшего немалое количество ударов судьбы. Яари, в отличие от своей семьи и друзей, не готов был бросать камень в человека, не дождавшегося предписанного Торой [3] Тора ( ивр. ) – Пятикнижие Моисеево. конца тридцатидневного поминовения после смерти своей жены, а наоборот, отсидевшего лишь семь дней шивы[4] Шива ( ивр. ) – семь дней траура после похорон. и поспешившего обратно, на свою работу ответственного советника по торговле в экономической миссии государства Израиль в Танзании. Через полгода после возвращения Ирми в Восточную Африку в Иерусалиме было принято решение – то ли по соображениям бюджетного характера, то ли по каким-либо еще – ликвидировать маленький офис, освободив от исполнения каких-либо обязанностей овдовевшего дипломата, у которого, за исключением охранника и двух местных вольнонаемных служащих, в подчинении никого не было. По правде говоря, не раз и не два сам Ирми в кругу родных и друзей подшучивал над бессмысленностью своего заведения, которое, как ему частенько казалось, сохранялось исключительно для того, чтобы дать ему работу, этакий запоздалый бонус для ветерана, честно проработавшего на административной ниве Министерства иностранных дел, увольнение которого, в конце концов, было отсрочено, поскольку нарушало один из параграфов закона, касавшегося увольнения лиц, потерявших детей во время военных действий, а Ирми потерял сына. Поэтому он безо всякой обиды или злопамятности принял упразднение своей предыдущей должности, тем более, что это произошло вскоре после смерти его жены. Казалось естественным, что после возвращения из Африки, и после того, как он предупредил о своем возвращении людей, арендовавших его пустовавшую квартиру в Иерусалиме, он позволил себе предпринять небольшое путешествие всей семьей, состоявшей теперь из дочери, ее мужа и его самого, в Соединенные Штаты, чтобы облегчить детям усилия по получению академической степени в американских университетах.

Но Америка новоиспеченному пенсионеру не понравилась, и длительность визита была значительно сокращена. Не прибегая к чужим советам – да и с кем он смог бы посоветоваться и зачем – и безо всяких колебаний и предосторожностей, он – не в первый уже раз – удивил родных и друзей, продлив на два года договор аренды своей квартиры в Иерусалиме, и возвратился в Африку – не на прежнее место работы, но на другое, в двухстах километрах к юго-западу, в Морогоро, в районе Сирийско-Африканского разлома, чтобы занять не слишком определенного свойства должность в команде, занимавшейся антропологическими изысканиями.

«А почему бы и нет?» – извиняющимся тоном пытался объяснить он, разговаривая из Дар-эс-Салама по телефону с родными о своем внезапном решении. И что за причина могла бы заставить его торопиться назад, в Израиль? Кто на самом деле ждал его там? Тем более, что родные обосновались в Тель-Авиве, а сам он должен был жить в Иерусалиме. Все они заняты своей работой, своими детьми, а сейчас уже и внуками, в то время как сам он был свободен словно птица, о карьере не тревожился, а жены больше не было. Он говорил, что уверен: вас ежедневно тревожат финансовые проблемы – не в том смысле, что у вас нет денег, наоборот – вы не знаете, как их лучше потратить, а я получаю лишь жалкую пенсию государственного служащего, поскольку вложил все пособие жертвам «дружественного огня» в поддержку наших вечных соискателей докторской степени. И вот теперь скажите мне, только честно, почему я должен отказываться от неожиданной возможности сохранить немного мелочи для надвигающийся старости, которая неминуемо превратит в руины мою плоть или мой дух? Разве я достоин меньшей заботы о самом себе, чем старший Яари, над которым круглосуточно хлопочет пара филиппинок, в то время как я, клянусь, вполне удовольствовался бы услугами одной, прилежной и преданной, которая катила бы меня и мою инвалидную коляску. Здесь, в Африке, жизнь обходится дешевле, а помощь археологам-изыскателям обеспечивает меня отдельным жилищем и питанием плюс к той, пусть даже просто смешной для вас, плате за административные услуги и чисто номинальную бухгалтерию. Кроме того, к этому добавляются еще и деньги за аренду квартиры, которые каждый месяц приходят мне из Иерусалима, и эта семья была столь любезна и заинтересована в продлении контракта, что обязалась – без всякого нажима с моей стороны – взять на свой счет оплату земельного налога. Нет, вы послушайте – они сменили всю старую кухонную мебель, заделали все трещины и выбоины в стенах и навели полный порядок во всех помещениях. Более того – они обещали пропылесосить все книжные полки и перебрать библиотеку. Ну, куда и зачем мне спешить? Есть ли хоть какие-то признаки того, что эта страна может исчезнуть, опасность того, что она куда-то убежит? Сдается мне, что время от времени ты, Яари, забываешь, что на несколько лет меня моложе, и у тебя найдется время для путешествий в новые места, а у меня уже никогда не будет шанса оказаться в других странах, даже в самой Африке, о которых я не имею представления. Ну, так что мне прикажете делать? Есть за мной какой-то должок? А как будет выглядеть человек вроде меня, уже перешагнувший семидесятилетний порог, если он откроет новую страницу во взаимоотношениях с женщинами в то время, когда не прошло еще года со времени потери самого близкого человека, – страницу, на которой будут отсутствовать слова «желания» и «страсти»? И кому же знать об этом лучше, чем тебе? А потому, дорогие мои Яари и Даниэла, проявите столь свойственное вам чувство ответственности и перестаньте волноваться. Я никуда не исчез. И не собираюсь этого делать. Но если вам кажется, что вы по мне соскучились настолько, что не можете более ждать, навестите меня хоть ненадолго, пусть даже вы были в этих местах три года назад, посетите хотя бы для того, чтобы убедиться: ничего здесь с той поры не изменилось, и ничего не появилось нового, на что стоило бы посмотреть.