Авраам Иегошуа: Дружественный огонь [litres]

Что же, она и в самом деле отдавала себе отчет, что неумолимо проигрывала борьбу со временем, становясь с годами похожей на пожилую продавщицу косметики, чем-то напомнившую ей безвременно ушедшую и любимую сестру. Продавщице, с другой стороны, очень понравилась эта вежливая и немного сконфуженная дама. Ей, привыкшей к бесконечным и бесчисленным разговорам с учителями близлежащей школы, случайными собеседницами в кафе, в приемных врачей, в парикмахерских или салонах красоты, и – далеко не в последнюю очередь – в больших и маленьких магазинах, то и дело приходилось заводить кратковременную дружбу вот с такими, как эта покупательница, людьми, с которыми завязывался разговор о жизни. И она старалась подольститься к возможному клиенту или, в данном конкретном случае, клиентке так, чтобы та не только купила выбранный ею крем, но еще и добавила к первоначальной покупке – да, со значительной скидкой – новое, совершенно фантастическое средство, гарантировавшее, по уверению производителя, невероятное омоложение женщин, страдающих от сухости кожи.

К ней самой это отношения не имело, но, похоже, производитель не лгал, и что-то на самом деле моментально произошло с ее лицом, иначе с чего бы молодой стюард с такой поспешностью бросился к ней и едва ли не на руках пронес через посадочный контроль, собственноручно оторвав талон, буркнув на бегу, что сопровождает опоздавшего пассажира, а будучи остановлен, несмотря ни на что, знавшими его контролерами, прочитал в паспорте ее имя и фамилию и настоял, что обязан проводить эту элегантную даму до ее места в самолете, что он и сделал, через минуту вручив ее стоявшим в дверях стюардессам. При этом его рука лежала на ее талии – талии женщины, которая по возрасту могла бы быть его матерью. Сама она в этой ситуации ощущала себя сконфузившейся девушкой. Стюардесса взяла из ее рук небольшой дорожный чемодан, пристроила его на верхнюю багажную полку и знаком показала на ее место, которое, правда, было занято. Два слова – и из кресла у окна поднялся не без секундного колебания, молодой человек. «Мне показалось, что вы уже не придете… – начал он, – и если вам все равно, где сидеть…»

Она покраснела. Уступить свое место у окна?.. Она хотела сидеть на своем месте. И сидеть у окна. Несмотря на то, что частенько ей доводилось дремать в самолете или даже забывать, где она и что с ней, погрузившись в интересную книгу. И пусть уж совсем редко она, оказавшись у окна, разглядывала землю внизу и проплывающие мимо облака, наличие иллюминатора рядом важно было ей тем более, что в этот раз с ней не было мужа.

Тем временем все двери самолета закрылись, двигатели взвыли, и полет стал непреложным элементом реальности. Тень непонятной тревоги прошла по ее обычно спокойному лицу, образовав несколько морщинок и приподняв брови. Откуда появилась у нее эта неуверенность, это сомнение? Так ли необходимо было это путешествие? Поможет ли оно ей? Поможет ли ей Ирмиягу, муж ее сестры, воскресить ту боль, которая уже немного притупилась за прошедшие годы? Она не ждала от него утешения и не нуждалась в этом. Ее друзья и люди, которые любили ее, никогда не забывали при любом удобном случае оказать любую необходимую поддержку, не скупясь на внимание и нежность, да и собственная ее семья не жалела сил, чтобы поднять ее дух. Нет, не утешение было нужно ей. Наоборот. Она желала точных слов, забытых фактов (старых и новых), которые раздули бы, разожгли бы вновь ее не проходящую боль и скорбь по любимой старшей сестре, чья смерть унесла с собой огромный кусок ее собственной жизни. Да, именно этого она и хотела – вдохнуть силы в постигшее ее горе, в ее потерю, ибо поняла в какой-то момент, что трещина забвения в ее памяти с каждым годом покрывается все большей и большей коркой, окутывая ее целиком. А теперь ей предстояло провести несколько дней в обществе человека, которого она знала с самого детства, чьи любовь и преданность ее сестре были, без сомнения, не менее сильны, чем ее собственные.

Под непреклонным взглядом стюардессы она застегнула ремень, взяла предложенную ей газету, а затем обратилась с просьбой: если возможно, то после завершения рейса не могла бы стюардесса сохранить для нее некоторое количество израильских газет и журналов, обычно остающихся в салоне самолета? Ибо там, куда они прилетали, обитало немалое количество израильтян, ожидавших и с удовольствием их читавших.

Яари все еще стоял на крошечном балконе, дрожащий, зачарованный и загипнотизированный восходом солнца, все более и более расширявшейся полосой, раскрашивавшей алым горизонт, а вместе с ним и пассажирские самолеты, удалявшиеся от аэропорта один за другим и пролетавшие над морем в западном направлении – все, кроме одного, элегантно уклонявшегося к югу. Это ее , взволнованно подумал он, как если бы его жена сама вела воздушное судно, и он немного прищурился, пристальным взглядом провожая самолет, превращавшийся постепенно в точку, до тех пор, пока та была хоть сколько-нибудь различима. И только тогда он расслабился. Ну да. Его жена, безусловно, улетела – так же, как в свое время она, безусловно, прилетит. В целости и сохранности. И он покинул крошечный балкончик, закрыл машинное отделение и вызвал кабину лифта, которая должна была доставить его вниз, к парковке.