Роки Каллен - До последнего вздоха

– Я… я не смог попросить об этом родителей. Не смог сказать им, что хочу стать художником.

Я напряглась. Ты не смог им сказать? Я втянула воздух носом и постаралась не выдать своего раздражения голосом.

– Почему?

– Ну, у меня папа директор компании, а мама была адвокатом, пока не родила меня, и это все кажется… мне кажется… – Я терпеливо ждала. – …Они не поддержат меня.

– Ты хотя бы попробовал спросить?

Ты поднял брови, словно тебе это и в голову не приходило.

– Нет… Они спросили у меня, чем я хочу заняться, когда закончу школу. Я сидел за обеденным столом, и, знаешь, мне вдруг показалось, что на меня давит что-то тяжелое. Они разрешали мне заниматься искусством и думали, что я вырасту и брошу это к тому времени, когда нужно будет поступать в универ. Поэтому, когда они спросили, я выдал первое, что пришло в голову: бизнес-факультет. – Ты вздохнул. – Ты бы видела лицо моего папы, Элли. Он был так счастлив и горд. Я просто… я не хочу их расстраивать.

Ты собирался изучать бизнес, так как считал, что должен. Тебя как будто загнали в угол и не оставили иного выбора. Я знала, что ты чувствуешь. Много лет назад я перестала ходить с тобой гулять в лес, потому что мне казалась, что у меня нет выбора. Но у тебя он был, ты просто боялся его сделать.

– Ты не должен делать то, что не хочешь, даже если тебе кажется, что другие этого от тебя ждут, – сказала я.

Ты провел пальцами по своим волосам.

– Хотелось бы мне в это верить.

– Тебе стоит попробовать.

– И что из этого получится? Сын бизнесмена и бывшего адвоката отправляется в большой город, чтобы стать художником, но вместо этого со всеми своими карандашами ночует в картонной коробке, потому что, подумать только, стереотип о бедном художнике – правда.

Я рассердилась. Август, которого я знала, Август с его светлячками и яркими мазками кисти, не был циником и не старался угождать людям. Он был мечтателем. Он рисовал волшебные двери в любое место во Вселенной.

– Когда-то давным-давно жил-был мальчик, который мог раскрасить этот мир кончиками своих пальцев. Он и не знал, что с каждым мазком его кисти люди чувствовали себя более реальными, что с каждым новым добавленным цветом он делал мир ярче. Он был светлым и удивительным. И хотя не все знали его имя, люди находили приют в его картинах, и этого было более чем достаточно.

– Привет, Элли! – протиснулся на свое место Генри Джордан.

Я вспоминала твой карандашный рисунок, на котором был изображен мир. Ты нарисовал его в шестом классе. Я вспоминала ощущение, что я пишу рассказ, который может ожить. Голос Генри вернул меня в реальность.

– Привет, Генри!

Было безопаснее смотреть на него. Он выглядел счастливым, словно мое полное внимание и очередная улыбка были чудом. Генри сел ровнее. Положил руку на свои помятые джинсы, внезапно осознав их неопрятность, и стал безуспешно разглаживать их ладонями.

Он метнул на меня свой взгляд, и его кадык нервно дернулся. Казалось, чем больше внимания я уделяю Генри, тем сильнее тебя это раздражает. Ты беспокойно заерзал на своем стуле. Я решила, что раздражение тебе к лицу, поэтому я нарочито внимательно слушала Генри и даже изредка ему широко улыбалась, демонстрируя свои зубы (а у меня были хорошие зубы).

Ты писал что-то на линованной бумаге, крутил меж пальцев карандаш, прежде чем нацарапать очередную строчку.

Вошел мистер Джеймесон с высокой стопкой листочков в руках. Он казался одержимым и напоминал мне о мисс Хупер. Не из-за одержимости, а потому что она тоже могла часами говорить о словах, и все это время изнутри ее кожу словно подсвечивали сотни лампочек. Мистер Джеймесон светился.

Передо мной возник сложенный листочек бумаги. Я взглянула на него, прищурив глаза. Оба моих соседа смотрели вперед невинным взглядом. Но карандаш был только у тебя, поэтому, очевидно, ты был автором записки. Я развернула бумажку.

Ты слишком часто улыбаешься Генри.

Ниже было написано: « Кажется, Элли Уокер втрескалась в новичка. Очень оригинально».

Я чуть не расхохоталась. Что-то подобное я сказала тебя, когда нам было по одиннадцать лет и в наш город переехала Лили Флорес. Тогда я пыталась заставить тебя покраснеть, но у написанного в записке был более серьезный подтекст.

Я улыбнулась, написала ответ в уголке бумажки и подвинула ее обратно к тебе. Ты не пошевелился, просто опустил взгляд, чтобы прочитать. Сжал челюсть. Меня разбирало от смеха.

Кто может устоять перед ямочками?