Джои Гебель - Пытка для гения

ХАРЛАН И Я

сценарий Винсента Спинетти

По низу страницы шла надпись: «Харлан, всем, что у меня есть, я обязан тебе».

— Спасибо. Правда, не так уж много у тебя и есть, — фыркнул я. Размер банковского счета Винсента постепенно увеличивался. Я прекратил натравливать на него благотворителей, а кассовые сборы от проката «Нового волшебника страны Оз» неуклонно росли, так что Винсент опять был на пути к финансовому благополучию.

— Ты знаешь, что я имею в виду, — сказал он.

— Я живу за счет твоих сочинений. Всем, что у меня есть, я обязан тебе . — К моему горлу подкатил комок. — Ладно, хватит миндальничать. Поздравляю с окончанием работы. А почему ты вынес мое имя в название?

— Вообще-то я собирался рассказать историю моей жизни, но на середине понял, что говорю о тебе не меньше, чем о себе, поэтому сделал тебя главным героем.

— Какой из меня главный герой? Я лишь веду переговоры и занимаюсь бумажной рутиной.

— По сценарию, твой персонаж гораздо интересней.

— Жду не дождусь, когда начну читать.

— А заканчивается история днем твоей свадьбы. Я позволил себе некоторые литературные вольности и придумал именно такой конец, о котором мечтал. Из всех моих работ этот сценарий — единственная вещь, которая мне по-настоящему нравится.

«Слова «борец» и «болеть» отличаются всего тремя буквами», — вспомнилась мне любимая цитата из сценария «Харлан и я». Персонаж, прототипом которого служил я, говорит эти слова персонажу Винсента после того, как героиня, списанная с Кристины Гомес, надменно удаляется.

В соответствии с реальными событиями, в сценарии рассказывается о несчастном писателе, которого постигает загадочная кожная болезнь и который с помощью творчества преодолевает жизненные трудности — одиночество, нищету и страдание. Отверженный талант беспощаден к себе, он трудится не покладая рук и высоко держит голову, склоняя ее лишь над поэтической тетрадью. Верный менеджер и наставник постоянно подбадривает его, и молодой гений доводит себя до полного изнеможения.

Свое творение, стотридцатистраничный катарсис, Винсент рассматривал как отчаянную попытку оправдать собственное существование, придать ему смысл, выплеснуть на бумагу бурлящие в душе художника страсти. Произведение, идеальное в глазах автора, позволило бы ему выдохнуть и жить нормальной жизнью. «Если все получится так, как я задумал, мне станет легче на сердце», — сказал он.

Работая день и ночь, Винсент практически утратил чувство реальности. На этой опасной грани он балансировал несколько месяцев. Я обратил внимание, что поля в его тетради становятся шире и шире, а текст превращается в узкий столбец из черных неразборчивых крючков. Точно такой же стиль письма был у Винсента перед попыткой самоубийства.

Он почти не ел и не спал, а к концу октября перестал разговаривать, ограничиваясь фразами «да, сэр» и «нет, сэр». Я настаивал на том, чтобы поместить Винсента в больницу; для поддержания умственных сил он принимал сильнодействующее лекарство.

Однако наш борец одержал победу, и драгоценный трофей этой изматывающей гонки лежал передо мной, аккуратно упакованный в подарочную коробку. Мне оставалось только прочесть его. Сейчас автор стоял рядом со мной, и его вера в плод своего труда была сильна, как никогда. Винсент, мой шафер…

Невеста была восхитительна. Казалось, невероятная душевная красота Моники освещает ее изнутри, делая еще более прекрасной внешне. Я мечтал о том, как отныне и до самой старости смогу смотреть на нее по утрам, когда она еще спит. Никогда в жизни я не встречал другой такой женщины, в равной степени наделенной пылкостью, изяществом и уравновешенностью. Мое сердце воскликнуло «Да!», и я взял эту девушку в жены. Я был самым счастливым сорокатрехлетним мужчиной во всей Вселенной.

Мы решили пожить в моей квартире, пока не купим дом. У меня захватывало дух: наконец появится место, которое я смогу называть домом — с белой изгородью, садом и огромным задним двором, каждый уголок которого будут исследовать неутомимые маленькие ножки.

В детстве я больше всего любил играть на заднем дворе. Там я бегал, раскапывал ямки, строил шалаш, накрывая одеялами гимнастический снаряд из стоек и перекладин. Ни о чем большем я и не мечтал.

Я думал о том, что совсем скоро у меня опять будет собственный задний двор, а еще — жена, уютный дом и, может быть, нормальная работа, которая с этого дня перестанет быть постыдной и превратится в предмет гордости. Я буду менеджером Винсента Спинетти — обычным добросовестным менеджером.