Джои Гебель - Пытка для гения

— Нет, улетаем сегодня вечером. Мне надо на работу.

Свободной рукой Винсент пожал мою ладонь. Рукопожатие было крепким.

— Харлан, я очень рад, что ты меня не ненавидишь.

— И я рад, что в твоем сердце нет ненависти ко мне, — сказал я и пожал маленькую детскую ручку. — Приятно было познакомиться, Норма Джин.

— Мне тоже, — ответила девочка. Я подумал, что смогу стать для нее кем-то вроде дяди, смогу навещать ее и посылать подарки, но потом решил, что этим лишь растравлю себе душу.

— Винсент, пообещай ее избаловать.

— Я бы с удовольствием, но у меня не так много денег.

— Все равно. Обещай, что найдешь способ избаловать ее до безобразия.

— Хорошо, постараюсь.

Я открыл дверь. Уходя, Винсент обернулся.

— Надеюсь, нам не придется ждать еще пятнадцать лет, чтобы встретиться снова. Мы могли бы съездить на рыбалку или еще куда-нибудь…

— Все может быть, — сказал я со смехом. Я знал, что этому не суждено случиться. Он тоже знал. Наша работа завершилась. Вдобавок мы оба понимали, что в следующие пятнадцать лет Норме Джин потребуется все внимание отца.

— Счастливо, Харлан.

— До свидания. — Я закрыл дверь и запер ее на замок.

С тех пор я не видел Винсента и не получал от него никаких вестей, за исключением короткой записки, которую нашел под дверью в ту же ночь. Это был сложенный вчетверо листок бумаги из гостиничного блокнота. Записка гласила:

Она приезжала. Прождала тебя пять часов. Плакала из-за тебя. Прекрати быть эгоистом.

Винсент

В ту ночь, год и три месяца назад, я задумался, и мне стало очень грустно. Я представил себе другую вселенную, другой мир, где я и моя возлюбленная остались неразлучны. В этом мире я каждый день вижу ее улыбку, радую ее, обнимаю, целую, смотрю в карие глаза, признаюсь в любви и слышу в ответ то же признание. Вижу, как ее алые губы произносят слова «я тебя люблю». У нас бывают хорошие дни, плохие дни, но мы вместе. Нами овладевает печаль, но мы вместе. Мы не ходим в гости. Мы лежим на диване посреди сплошного беспорядка и смотрим телевизор. Нам тепло. Мы не боимся одряхлеть. Мы встречаем старость рука об руку.

Я сравнил этот мир с той вселенной, в которой живу. Здесь вечно идет дождь, я не знаю ни души и день за днем пью, закрывшись у себя в номере. Здесь я неделями молчу, думаю, и мысли причиняют мне боль. Чем она занята? С кем сейчас? Как провела этот день? Я сижу в углу комнаты под лампой, читаю и пишу. Меня утешает лишь сознание, что мир, из которого я себя вытащил, обречен. Этот мир катится в бездну, в нем утрачены человеческие ценности, и он постепенно превращается в одну безумную оргию, где единственными добрыми звуками служат стоны и вздохи сексуального наслаждения.

И вот я снова вижу иную жизнь, где у меня и моей возлюбленной есть дочь, и я с нетерпением жду праздника. Наша девочка словно светится изнутри, она — ангел. Если дочка плачет, мы берем ее на руки, она смеется и забывает причину слез. Мы оберегаем ее, а она дарит нам ощущение покоя и счастья. Мы очень волнуемся за нее и готовы отдать жизнь ради того, чтобы с нашей малышкой не случилось ничего плохого. Каждый вечер мы укладываем ее в кроватку и, подтыкая одеяльце, говорим: «Спокойной ночи, солнышко». Она не ведает, что такое корпоративная олигархия, да ей это и не нужно.

В реальном мире я ношу хорошие костюмы, чего, впрочем, никто не ценит, а заводить детей мне уже поздно. Я размышляю о том, какую радость мне доставил визит старого друга, талантливого писателя, которого я некогда знал. Мы с ним пытались возделывать мертвую землю, но у нас ничего не вышло.

«Мужчины, занятые обсуждением достоинств Памелы Андерсон, то входили в комнату, то выходили из нее. Я нашел мальчика, который дал нам надежду. Я связал его по рукам и ногам веревками из волос блондинки и брюнетки. Я устраивал пытки для гения и делал это мастерски. Его страдания и муки я продавал в Голливуд». Яркие слова. Слова — все, что у меня есть. Я перенес их на бумагу.

В ту ночь я представлял себе другую вселенную, где существуют счастье и любовь, жена и дочка, летнее тепло и покой. Потом я думал о месте, которое для себя выбрал, и о том, что моим единственным ребенком можно считать лишь написанную мной книгу, и в эту самую минуту мне захотелось создать что-то еще.

Мною овладела печаль, и у меня зародилась идея новой книги. Я вынашивал ее не девять, а целых пятнадцать месяцев и в конце концов исторг из себя. Возможно, ее, как новорожденного младенца, омоют от крови, завернут в обложку и выставят в витрине. С другой стороны, этот ребенок может родиться мертвым, и о нем буду знать только я, да и то лишь пока жив мой разум. Не важно. Главное, что я освободился от бремени, а раз я свободен, то теперь, с позволения судьбы, отправлюсь на поиски моей женщины из другой вселенной. Я найду ее и скажу, что она — муза, спасшая нечестивца, что благодаря ей я примирился с собой и теперь знаю, как закончить это послание к миру.