Дафна Дю Морье - Путь к вершинам, или Джулиус [litres]

Потому он весьма удивился, увидев молодого, чуть старше тридцати, человека – очень высокого и, судя по болезненной худобе, явно недоедающего. Черные глаза на бледном лице смотрели на собеседника с каким-то странным выражением; рассуждал он с мудростью пятидесятилетнего, при этом непрерывно барабаня пальцами по столу, а потом вдруг с застенчивой улыбкой признался, что в последнее время очень плохо спит.

Хартман оглядел комнату: скудно обставленная, убогая – в такой не стал бы жить даже клерк, получающий три фунта в неделю. Окно давно не открывалось, в помещение совсем не проникает теплый летний воздух, на полу пыль. Одинок, никаких признаков женщины в доме.

– Почему вы живете в таких условиях? – спросил он без обиняков: ему нравилось задавать людям «неудобные» вопросы. – Хотите казаться оригиналом? Затворником со средствами?

– А что здесь не так? – удивился Джулиус.

– Да все, – рассмеялся Хартман. – Даже чистильщик обуви забраковал бы такое жилище. Видно же, что на него ни пенни не потратили за многие годы.

– Я не могу позволить себе другое.

Слова прозвучали механически, будто он затвердил их наизусть.

– Не можете позволить? – изумленно переспросил банкир. – Отчего же? Одно только кафе на Стрэнде наверняка приносит вам около двадцати тысяч в год.

Джулиус Леви молчал, продолжая барабанить пальцами по столу. Лицо его не выражало никаких эмоций. Может, он сумасшедший?

– Что вы собираетесь делать с деньгами? – спросил Хартман, глядя в глаза Джулиусу, – надо же какой удивительный молодой человек!

Тот лишь пожал плечами. Откровенничать он не собирался.

– Полагаю, у вас далеко идущие планы?

– Да.

Снова односложный ответ.

– Вы излишне фанатичны, Леви, вот в чем дело, и уж не знаю, дьявол вы или святой. Скажите же мне, удовлетворите любопытство старика, вы все это замыслили еще в юном возрасте?

На этот раз рассмеялся Джулиус. На мгновение в его глазах промелькнуло что-то сугубо человеческое, потом он выглянул в окно, и на его лицо вновь набежала тень, будто он не нашел там разгадки какой-то мучающей его тайны.

– Нет, – ответил он. – В детстве я хотел стать раввином и молиться в храме. Музыку сочинять. – Внезапно Джулиус открыл ящик стола и достал оттуда флейту. – Мой отец играл на ней. У него не водилось ни гроша в кармане, но он был по-своему счастлив. У меня не получилось на ней играть. Даже если бы я брал уроки, все равно бы не смог. Нет таланта. Зато я построил кафе.

Он убрал флейту обратно в ящик.

Руперту Хартману стало неловко. У него вдруг возникло ощущение, что он не имеет права здесь находиться, что он – непрошеный гость. В этом Леви было нечто непостижимое, роковое и пугающее, какая-то нечеловеческая печаль, которая одновременно вызывала сострадание и внушала страх. Хотя нет же, перед ним просто молодой человек приятной внешности, обаятельный, невероятно умный, не знающий, что делать со своим богатством.

Банкир протянул ему руку.

– Не время и не место сейчас говорить о делах, – произнес он. – Думаю, мы могли бы во многом быть полезны друг другу. Я восхищаюсь вашим умом и хочу получше узнать вас. Если у вас не запланировано чего-то более интересного, я был бы очень рад встретиться с вами за ланчем в «Лэнгхэме» [34] Знаменитый отель в Лондоне. завтра, в час тридцать пополудни.

Джулиус пришел в «Лэнгхэм» на следующий день, и тот ланч положил начало длительной дружбе. Хартман был искренен, когда признавался, что восхищается умом Джулиуса, да, чудны́м и пока еще необузданным, но определенно наличествующим и интересным, умом, который никогда не подчинится чужой воле.

Хартман был вдовцом и, несмотря на множество друзей, обширные связи и популярность в свете, чувствовал себя одиноким. Он привязался к Джулиусу не только из-за его ума и выдающихся способностей, которые, несомненно, представляли ценность для деловых отношений, но и благодаря его личности и тому, что он увидел в молодом коллеге такую же, как и он сам, одинокую душу. Джулиусу тоже по-своему нравился пожилой банкир; впервые в жизни ему встретился человек, ум и деловое чутье которого не уступали его собственным: они мыслили одинаково и говорили на одном языке. Кроме того, Хартман был евреем, а значит, его соплеменником. Их притягивало друг к другу некое ощущение родства, идущее из глубины веков. Хартман был высокообразованным человеком, обладающим глубокими познаниями в искусстве, литературе и музыке. С его помощью Джулиус открыл для себя те вещи, мимо которых раньше прошел бы не задумываясь, и интуитивно понял ценность этого нового знания.