Урсула Рютт - Слушается дело о человеке

Брунер машинально кивал головой. Впрочем, он видел, что его собеседник не испытывает решительно никакого стеснения. Наоборот, он чувствовал себя очень свободно, в своем свободном и модном костюме. Голова, руки, ноги — все, решительно все было на месте и в полном порядке.

— В очень стесненном, — повторил добрый знакомый, и лицо его приняло еще более сладкое выражение. — Мне грозит полное банкротство. Налоги — вы знаете, — налоги пожирают буквально все. Нет, поверьте, так жить больше невозможно!

Он безнадежно махнул рукой, надул щеки и испустил такой вздох, что стройные бокалы, стоявшие на стойке, закачались и чуть не упали.

— О, разумеется, я с удовольствием бы вам помог, поверьте мне, с большим удовольствием. Ведь каждый из нас может оказаться в таком положении. Но надо же, чтобы именно сейчас…

И приятель снисходительно похлопал Брунера по плечу…

Подойдя к третьей двери Брунер успел только дотронуться пальцами до звонка и сразу же бросился бежать на цыпочках, словно боясь разбудить окружающих… Скрипнула ступенька, казалось, что пищат мыши. Сбежав на нижний этаж, Брунер невольно засмеялся. В эту минуту наверху раскрылась дверь и кто-то крикнул: «Вы ко мне?»

Брунер стал спускаться еще быстрее, оступился и подвернул ногу.

— Не обращай внимания, мама, он, видно, спятил, — заорал какой-то карапуз и вихрем промчался по лестнице. Малыш спешил в школу…

Тем временем Люциана сидела дома и ломала себе голову, придумывая, на чем сэкономить или что бы такое продать. Что у них лишнего? Удивительно, как хорошо она помнила все имущество семьи. Только вот лишнего никак не могла найти. Даже слово это казалось ей каким-то незнакомым. Вдруг она вспомнила про картину — картину, написанную маслом, которую им подарил друг. Пожалуй, она и вправду лишняя, и за нее дадут несколько марок. А кроме того, ну, разумеется, рояль. Уж он-то наверняка лишний. Подумаешь, тоже невидаль какая, просто разбитый ящик! Что рояль! Сущая ерунда по сравнению с голодом. Прекрасно! Рояль она и продаст.

Люциана медленно встала и подошла к инструменту. Он засмеялся, сверкая белыми зубами. Она осторожно погладила клавиши.

Нет, нет! Может быть, для кого-нибудь рояль и вправду ненужный предмет обстановки. Только не для нее! Она стиснула зубы. Нет, ни за что на свете! Она не отдаст рояль. Уж лучше пойдет побираться!

И вдруг она вспомнила про аккордеон. Сколько раз он выручал ее, когда надо было расшевелить скучных гостей. Что ж, теперь ему снова придется прийти на выручку, на этот раз ее детям. Она достала аккордеон и проверила басы. Они были в полном порядке. Прекрасно! Она продаст аккордеон, только потихоньку, чтобы дети не заметили. А потом, при случае, купит им новый. Уж аккордеон-то, наверно, не запрещено заменить. И, успокоенная, она спрятала аккордеон в футляр — как раз в ту минуту, когда вернулся Мартин.

Глаза Мартина лихорадочно блестели. Беззвучно шевеля губами, он молча сел к столу и запустил левую руку в левый карман пиджака, а правую — в правый. Наконец он вытащил пачку каких-то квитанций, торопливо перелистал их, вынул одну бумажонку и снова засунул пачку в карман. Потом, все еще молча, он склонился над бумажкой и начал вписывать мелкие цифры в маленькие квадратики.

Вдруг он вскочил, отыскал старый номер газеты, снова швырнул ее, пересчитал мелочь, лежавшую в кармане, покачал головой и снова опустился на стул… Ноль — один, один — ноль, один — два, ноль… Он вздрогнул, словно в испуге.

Люциана схватила его за плечи.

— Что ты тут делаешь?

Мартин засмеялся.

— Знаешь, у меня есть одна марка. А меня просто воротит от денег. Нечего ей делать в кармане. Ну-ка, убирайся отсюда!

Он швырнул марку на стол, подхватил ее, потом аккуратно сложил бумажонку и побежал в тотализатор.

Утром дети начали жаловаться на голод. Мартин и Люциана вышли из дому. Они шли по улицам, тесно прижавшись друг к другу. Оба молчали. Слышался звон праздничных колоколов. Мощные удары сотрясали воздух. Мартин и Люциана, словно серые тени, брели все дальше и дальше. Наконец они исчезли под сводами высокого собора. Над ними гремели колокола. Но и предки оказались бессильны помочь им. Уничтоженные войной, они лежали в своих жалких гробах. Холодом веяло от их могил. Бим-бам-сжальтесь, бим-бам-сжальтесь! Колокола гремели под высокими сводами.

Неужели у них в хозяйстве действительно нет ничего лишнего? Люциана сомневалась в этом. Нищенка, продававшая лубочные картинки, которая всегда стояла возле церковной ограды, крадучись, прошла по каменным плитам и скрылась за колонной. Сквозь узкое окно на хорах падал луч света. «Слава господу, господу богу нашему, утешителю всех скорбящих!» Разумеется, она расстанется с аккордеоном. Луч света подымался до самого купола. «Хлеб наш насущный даждь нам днесь». А может, похлопотать, чтобы Мартину повысили пенсию? Ведь он инвалид войны. «Господу богу нашему, аминь!»