Урсула Рютт - Слушается дело о человеке

Он заплатил за мороженое.

— Потом Элизе удалось достать выгодную надомную работу, — добавил он, — она оставила службу в магистрате. Велосипед в целости и сохранности снова вернулся к нам в подвал. Так, возникший из ничего, он тем не менее обрел постоянного хозяина и стал собственностью магистрата. Вот видишь, какая таинственная, волнующая история! Не правда ли?

Они шли по шумным улицам. В переулке она вдруг остановилась и поцеловала своего спутника.

Через несколько дней Мартина вызвали к начальнику отдела кадров. Его это удивило. Может быть, ему увеличили оклад? Дали повышение по службе? Или объявили благодарность? Нет, он, право, не знал, зачем его вызывают. Брунер зашел к своему заместителю, чтобы поручить ему некоторые дела, но Отто Гроскопфа не было на месте. Он вышел неизвестно куда, и Брунер передал дела заместителю своего заместителя.

Поднимаясь по сверкающей как зеркало лестнице, Брунер насвистывал марш, который бог весть почему пришел ему в голову. Трам-там-там! Трам-там-там! Наконец он постучал в дверь к начальнику отдела кадров.

— Войдите!

Георг Шварц сидел, склонившись над широким письменным столом, и даже не поднял головы. Казалось, он погрузился в пучину дел, и посетитель, к своему великому огорчению, не смог увидеть его лица. А Брунеру так хотелось сразу, с порога, уловить хоть один-единственный взгляд, чтобы сделать какой-то вывод. Но это было совершенно невозможно. Шварц казался воплощением трудолюбия. Только его темные, гладко зачесанные назад волосы внушительно вздымались над грудой белой бумаги.

Даже очки его как бы исчезли. От них осталась только самая несущественная часть — кончик оправы, изящной дугой лежавшей за ухом. Единственно, что мог увидеть Брунер в эту минуту, была приглаженная и корректная чиновничья голова.

Брунер подошел ближе. Опущенная голова несколько приподнялась, однако глаза оставались по-прежнему прикованными к столу. Движением руки Шварц предложил посетителю садиться.

— Н-да! — сказал он через некоторое время и, кажется, еще больше сосредоточился на делах.

Брунер готов был принять его за погруженного в молитву монаха, но он совершенно твердо знал, что Шварц заведует кадрами магистрата и является, так сказать, не только правой, но и левой рукой бургомистра. Черный рабочий халат, который неизменно носил Шварц, еще больше подчеркивал торжественность его особы. Он откашлялся и снова сказал «н-да». Очевидно, это восклицание казалось ему кратчайшим вступлением к тяжелому разговору.

— Мне очень жаль, — начал Шварц после некоторого раздумья, — мне, разумеется, чрезвычайно неприятно, но вы понимаете сами, у меня есть определенные обязанности, и хотя лично я совершенно убежден, что…

Он взял со стола какую-то бумагу, внимательно прочел ее, откашлялся, прикрыв рот правой рукой, поправил очки и продолжал.

— …что… н-да, в некотором отношении я не могу считать вас невиновным…

Брунер слушал его внимательно, с трудом скрывая любопытство.

Начальник отдела кадров чуть-чуть приподнял голову, по-прежнему не глядя на обвиняемого.

— Н-да, к нам поступило заявление. Я знаю, разумеется, что не все приведенные против вас обвинения обоснованы. Во всяком случае — вы понимаете, — в них все изображено в чрезвычайно искаженном виде. Но — вы понимаете — я обязан выполнить свой служебный долг и вручить вам обвинение, дабы вы могли представить объяснительную записку. Вот оно. Прошу вас. Главный пункт обвинения — история с велосипедом. — И он подал ему документ, покрытый знаками и пометками. — Вы обязаны дать объяснение.

— Я совершенно не собираюсь давать объяснения, — твердо заявил Брунер и уселся поудобней. — Просто я разрешил одной бедной женщине пользоваться велосипедом, который мы смонтировали из хлама. Теперь он давно стоит в подвале и даже прикреплен на цепи. Может быть, вам угодно пойти и взглянуть на эту таинственную развалину?

Он вскочил и сделал несколько шагов по комнате.

Шварц, все еще роясь в бумагах, отмахнулся от него обеими руками.

— Ну к чему же так волноваться, коллега? Изложите все в письменном виде. Я же вам сказал: лично я убежден, что здесь что-то подстроено. Нет ли у вас завистников среди сослуживцев? Знаете, нет человека, у которого не было бы врагов. Во всяком случае, мне все это представляется вовсе не в столь черном цвете.

И Черный Жорж в первый раз поднял глаза. В светлых стеклах его очков отражалось окно, уменьшенное до ничтожных размеров. Хотя Шварц был тщательно выбрит, щеки его казались иссиня-черными.