Урсула Рютт - Слушается дело о человеке

— Я решительно вас не понимаю. Впрочем, нет, понимаю! Вы хотите сказать, что недоверчивость — лучшее предохранительное средство против больной совести, ведь так?

Слова эти напомнили Гроскопфу малоприличный анекдот. Не отводя глаз от окна, он рассказал его Брунеру и сам расхохотался до слез.

— О, черт возьми, гипертония, кажется, окончательно сведет меня с ума, — просипел Гроскопф и, взяв со стола приготовленные для него бумаги, вышел из комнаты.

Брунер не придал особого значения словам своего заместителя. Он собирался вернуться к работе, вернее начать ее сызнова, как вдруг заметил на полу таблицу тотализатора. «Один — ноль, два — ноль, один — два, один — два…»

Но Гроскопф заметил свою пропажу и тотчас вернулся за ней.

— Ага, вот где моя таблица! Я, знаете ли, играю не ради удовольствия, — пояснил он доверительно. — Но финансы, финансы…

И Гроскопф шумно вздохнул.

— Финансы!.. — повторил он и, словно придравшись к случаю, заговорил о своем плохом здоровье, о жалованье, которого решительно ни на что не хватает.

— Нет, подумайте только, — сказал он. — Наш брат надрывается с утра до вечера, а нам швыряют эти жалкие гроши, словно подачку, да еще говорят — будь доволен. Мы трудимся, как — о святой Никодим! — как… право не знаю кто. Вот у меня есть приятель, он и вполовину так не работает, а достиг бог весть чего. Катается как сыр в масле. Мне же одному приходится содержать жену и дочь. Вы знаете мою дочь, Эведору? Недурна, толкова чрезвычайно. Словом, молодчина. Прекрасная машинистка, ну и прочее там такое. Все, что полагается… И ведь вот никак не может найти подходящей работы. Все места заняты. Возиться с домашним хозяйством она не любит. Ей хочется пробиться, увидеть свет, словом, поступить куда-нибудь в контору. Право, жаль, если она займется кастрюлями. Денег в них все равно не наваришь. А они ей очень нужны. Вот и живет на отцовский карман. Да хоть был бы карман, а то просто дыра. Прошу извинения, но моей дочери необходимо место! Я всюду пытался. Безнадежно! А как это отражается на положении семьи! Что еще остается в жизни? Если уж и поесть досыта нельзя, да заложить за воротник, да еще там другое прочее — о святой Никодим! — плевать я хочу на такую жизнь! Что я, сумасшедший, что ли?..

Он постучал указательным пальцем по лбу, потер переносицу и придвинулся к своему сослуживцу.

— Вдруг вы что-нибудь услышите. Или как-нибудь там еще?

Он фамильярно подмигнул Брунеру тусклыми глазками.

— Я буду вам вечно обязан.

Мартин слегка отодвинулся от Гроскопфа.

— Вы что же, полагаете, что смысл жизни можно обрести в шницеле, в жареном гусе и в набитой мошне? Вам придется очень разочароваться. Жизнь — это…

— В философии я не разбираюсь, — перебил Брунера его заместитель. — Я верю только в то, что вижу собственными глазами. По-моему, свиная отбивная — это отбивная, а дырявый карман — гадость, и, с вашего разрешения, куда лучше иметь дело в постели с молодой бабенкой, чем с ишиасом.

Но Брунер уже не слушал своего собеседника. Он напряженно думал, как помочь сослуживцу выбраться из его тяжелого положения. Ага, придумал. Блестящая мысль! Он справится о хорошем месте для дочери Гроскопфа. Еще бы! Разве есть человек, который в силах выполнять служебные обязанности, если его терзают заботы и семейные неурядицы? И он обещал коллеге свою помощь.

— О да, пожалуйста, — снова горячо и настойчиво попросил Гроскопф. — Вы ведь знаете Эведору — рыжая, с тициановскими волосами, как на портретах этого, как его там… Чудесная девчонка, баба что надо! Не чопорная, за словом в карман не полезет, триста ударов в минуту! Если взять ее в секретарши или вообще… — он так смачно прищелкнул языком, что казалось, на сковородке лопнула жирная колбаса, потом повернулся и вышел.

На другой же день Брунер разыскал одного знакомого и обратился к нему с просьбой. Тот сочувственно кивнул и записал точные данные о молодой особе.

— Очень подходящая кандидатура, — заметил он. — У нас как раз освободилось место, — только что вышла замуж секретарша. У меня, правда, есть претендентки, но вопрос еще не решен. Мне будет очень приятно оказать вам услугу. Я воспользуюсь вашей рекомендацией.

Брунер поблагодарил и откланялся.

Через два дня Эведора была принята на работу.

— Я вам обязан навеки, — заверил Гроскопф, и слезы счастья за счастье дочери увлажнили его глаза.

Теперь он всюду хвастал замечательными талантами Эведоры, утверждая, что за нее форменным образом дерутся. Нет ничего удивительного, если на место старшей секретарши взяли именно ее.