Тадеуш Конвицкий - Современный сонник

Не дожидаясь моего ответа, она зашагала дальше. Мы прошли мимо заброшенного дома. Теперь, когда я в сотый раз шел этой улицей, мне почему-то пришло в голову, что заколоченный дом вместе с галереей, с которой, осыпалась штукатурка и которая выходит в сад, заросший травой в рост человека, напоминает старую усадьбу. И я разглядел следы запущенных аллеек, редко стоящие деревья построились в определенный порядок, и мне даже почудилось, будто в саду мелькнул фиолетовый турнюр одиноко гуляющей дамы.

— Мне нравится этот дом, — сказала она, и ее замечание показалось мне пустым и неуместным.

— Наверное, здесь страшно, — заметил я, чтобы скрыть свое неприятное ощущение.

— Я вас обидела? Извините, я все время убегаю вперед. Но это просто такая привычка.

Она взяла меня под руку, и я поморщился.

— Извините, может, вам неудобно?

— Да нет, пожалуйста, — быстро ответил я. — Умоляю вас.

Она улыбалась и смотрела на меня, откинув голову к плечу и покачивая ею в такт шагам.

— Ну хорошо, — сказала она наконец.

— Что хорошо?

— А вам все надо знать?

Вот уже их дом, утонувший в темных кустах сирени или жасмина. Она остановилась у начала глинобитной дорожки. Я протянул ей корзину. Она мерно ее раскачивала, подкидывая коленом, и молчала. А я не знал, как мне вести себя, как закончить эту прогулку.

Должно быть, она угадала мое беспокойство, потому что повернулась ко мне и с характерной для нее улыбкой, ритмично кивая головой, спросила:

— Может, возьмете яблоко на дорогу?

Но корзины она не пододвинула, и, таким образом, мне пришлось подойти поближе. А она смотрела сверху, как я наклоняюсь к непрерывно покачивающейся корзине.

— Пожалуйста, выбирайте.

Она не приостановила этого равномерного движения, и перед моими глазами покачивалась поверхность корзины, полной красных яблочек.

— Не могу решиться, — сказал я, будто ожидая чего-то.

Тогда она внезапно перестала раскачивать корзину и нагнулась, чтобы помочь мне. Я на мгновение ощутил возле моего виска тепло ее груди, увидел ее маленькую руку с короткими, словно обгрызенными ногтями. Она подала мне, не выбирая, яблоко, на долю секунды дольше, чем требовалось, задержав свои пальцы в моей ладони.

Мы оба выпрямились: я — весь мокрый от пота и оробевший, словно меня уличили в проступке, достойном наказания, а она — улыбающаяся сочувственно и как бы рассеянно. Она снова уже раскачивала корзину все в том же навязчивом ритме. Мы оба молчали.

Молчание становилось нестерпимым, поэтому я машинально откусил яблоко, хотя вовсе этого не хотел, и посмотрел на нее. Я готов был поклясться, что уловил в ее лице тень печали, и мне снова стало неловко, словно я совершил нечто непозволительное.

— Значит, до встречи, — негромко сказал я.

— Угу. — Она мотнула головой, но не уходила.

Я улыбнулся, чтобы подчеркнуть обыденность нашего прощания. Она не ответила мне улыбкой, но пристально смотрела в упор, как будто хотела что-то сказать. Потом отвернулась и побежала по крутой дорожке вниз, в сторону дома. А я остался — немножко разочарованный, но вместе с тем и в слегка приподнятом настроении. Недолго раздумывая, я стал осторожно спускаться следом за ней, хотя меня в некотором роде удивляло собственное поведение.

И тогда я неожиданно увидел, как он сошел с веранды между кустами сирени или жасмина, теперь уже почерневшими, готовыми к зиме. В тот же момент появилась и она в конце дорожки. И я увидел, как, бросив корзину наземь, она подбежала к мужу и ни с того ни с сего прижалась к нему со сладострастной вкрадчивостью, а он жестом пресыщенного человека обнял ее, свою собственность, а потом поднял корзину с яблоками.

Так вошли они в дом, укрывшийся за красной рябиной.

— Вот видишь, — сказал я себе с облегчением. Но облегчение это вовсе не было облегчением. — Видишь. Сколько раз жизнь учила тебя уму-разуму?

И во мне вспыхнула жажда мести. Я еще раз обернулся и поглядел на их дом.

— Ну подожди, уж ты меня в другой раз увидишь, — сказал я и двинулся в обратную сторону. Так я шел некоторое время, пока не почувствовал, что иду не один. Тогда я поднял голову — рядом со мной терпеливо плелся Ромусь.

— Вы сами с собой разговариваете, — осклабился он.

— Видишь ли, у меня такая привычка.

— Кажется, сами с собой разговаривают люди, которые долго жили в одиночестве.

— Это неправда.

Я чувствовал на себе его назойливый взгляд и невольно пошел быстрее.

— Она вам нравится, — протяжно сказал Ромусь.