Тадеуш Конвицкий - Современный сонник

— До свидания.

— До свидания, если ты не доносчик, если ты своих не продал, если не ищешь веревки. До свидания.

Я не уходил, колебался, и он это понял.

— Ну, ступай, ступай. Я просто так округлил, чтоб красивей вышло. И помни о моем чае. Ты легко узнаешь — колючки, как на зеленом каштане, который еще не лопнул.

Я двинулся в сторону дома, он остался, пошатываясь под деревом, словно откручивал гайку от ствола каштана. В конце улицы мужчины в черных костюмах, подсаживая друг друга, взбирались в кузов грузовика. Машина развернулась в глубоких лужах и поехала, покачиваясь на рессорах, в сторону далекого города, обозначенного над горизонтом прозрачными облачками дыма.

От калитки, которая вела в сад Шафира, отошел Ромусь, не глядя на меня, как лунатик, перебежал улицу и скрылся в чужом саду. Я отлично знал, что он прячется за густым малинником и нахально наблюдает за мной.

— Ромусь, я уезжаю, — сказал я негромко.

Он молчал. Я различал очертания его согнувшейся фигуры за кустами.

— Ты не попрощаешься, Ромусь? Мы никогда больше не увидимся. Ты ведь ждал этого дня.

Он не мог удержаться и начал быстро сплевывать, но упрямо молчал. Тогда я вошел в наш двор, удивительно голый без забора, который ровными штабелями лежал возле сарая.

В моей комнате уже не было на стене картин, даже той, с зимним солнцем, предвещающим ветер, с санной дорогой и с тонкой березкой — сентиментальным кипарисом наших мест. Я вложил в мой зеленый дорожный мешок на самый верх ненужный мне сегодня брезентовый плащ, затянул шнурок и остановился посреди комнаты. Не знаю почему я бросил мешок и, будто подталкиваемый какой-то невидимой рукой, вышел на веранду. На веревке трепыхалось от ветра белье. Я узнал простыни Корсаков, праздничную рубашку пана Ильдефонса. Они готовились к дороге, как к последнему причастию.

Я постучал в дверь, к которой был приколот, вместо визитной карточки, пучок засохших цветов. Никто не отозвался, я нажал ручку двери и вошел внутрь.

Я никогда здесь не бывал, не видел этой комнатки, украшенной сувенирами мечтательно-взбалмошных девиц. Ленточки, красивые веточки, сорванные на прогулке, засушенные цветы в бутылках и за фотографиями. Соломенная шляпа и какой-то святой с красными от губной помады ступнями. А рядом с тахтой, на столике, целый таинственный арсенал — свидетельство женской тоски и бабьей надежды. Лаборатория подделки. Святилище возвышенного обмана. Открытые и неплотно закрытые баночки с кремами и мазями, напильнички, шпильки для волос, бигуди, пинцетики, фиксатуары и искусственные ресницы, шампуни и лекарства в бутылочках с розовыми полосками рецептов, пилюльки от всяких недомоганий и блестящие клипсы, окурки с кровавыми мундштуками и чулок со спустившейся петлей.

Я услышал плеск воды за цветной ширмой.

— Здравствуйте, Регина. Я не мешаю?

Она вышла из укрытия в длинном халате, держа в обеих руках сноп мокрых волос.

— Ах, это вы, — сказала она. — Извините, я в таком виде.

— Мне хотелось с вами попрощаться. Именно с вами.

Она улыбнулась и опустила глаза.

— У меня такой беспорядок. Не следует выдавать мужчинам наши секреты.

— Я уже постиг законы этого обмана.

— Вы надо мной смеетесь.

— Нет. Как раз я одобряю.

— Жаль, что вас не будет на моей свадьбе.

Она села на тахту и, мотнув головой, перебросила косу на спину.

— Все-таки вы решились?

— Вместо великой любви — шумная свадьба. Хорошо и это.

— Я вам напишу. Вы еще долго тут останетесь?

— Не знаю. Пожалуй, еще до зимы придется уехать. Вы обязательно напишите. Страшно люблю получать письма.

Я переступил с ноги на ногу. Она подняла глаза и сказала с невеселой улыбкой:

— Чего еще ждать на этом свете?

— Все будет хорошо, — сказал я.

С шутливой энергией она махнула рукой.

— Ах, пусть его! Авось будет хорошо. А если нет, то и так ладно.

Регина встала с тахты и подошла ко мне.

— Я по глазам вижу, что у вас что-то на уме. Я вам добра желаю. Пусть по крайней мере ваша жизнь сложится как можно лучше. Вспоминайте, пожалуйста, время от времени безрассудную Регину. Ну, поцелуемся, надеюсь, что никто за это на меня порчи не наведет…

Она обняла меня теплыми руками, и мы поцеловались в губы долгим поцелуем, на волосок от неприличия.

— Мы уже один раз прощались, — прошептала она.

— Может, еще увидимся.

— Наверное, как все. В долине Иосафата.

Она повернулась спиной и взяла в зубы мокрую прядку светлых волос.