Тадеуш Конвицкий - Современный сонник

В конце улицы траурное шествие свернуло направо, в гору, где на склоне белел монастырь. Харап, ехавший на своей телеге в город, остановил лошадь, снял шапку, тупо посмотрел на эту процессию и, вероятно, удивился, что обошлись без его помощи, ведь на нем лежала обязанность привозить в городок новорожденных и увозить умерших.

На середине склона похоронная процессия остановилась и гроб поставили на землю. Носильщики отдыхали, оценивая взглядом расстояние, отделявшее их от последнего пристанища Шафира. Гроб стоял в гуще старой зелени, теперь уже лишенной цвета и запаха и даже потерявшей название. Рядом стояла дикая груша, нахохлившаяся, как куст омелы. В траве валялось много ее плодов, прихваченных заморозками и неестественно сладких. И хотя люди, несшие гроб, устали, никто из них не потянулся за этими зимними плодами.

Потом носильщики поменялись местами. Те, что шагали слева, перешли на правую сторону, а справа — на левую. Они кряхтя разогнулись и высоко подняли Шафира, потому что уже немножко отдохнули, и теперь ноги у покойного оказались выше головы, как будто он упирался ими в ярко-синее небо, недовольный тем, что его снарядили в этот последний путь. Но носильщики всего лишь приноравливались к тяжелому массивному гробу, не вполне соответствующему общественному весу покойного. Процессия двинулась дальше, а гроб уже снова плыл, как старый окунь сквозь желто-зеленые водоросли.

Монахи стояли на белой каменной стене. Они вышли все, за исключением незадачливого отца Гавриила — полумонаха, полубатрака. Не шевелясь, они смотрели на гроб, балансирующий у их ног. Зазвучал маленький колокол в медленном ритме, редкими с небольшими промежутками ударами. Мы с пани Мальвиной остановились возле груши, недоумевая: то ли это звонят в память усопшего безбожника, то ли призывают на вечернюю молитву.

Вдоль всей стены стояли прислоненные к ней обломки каменных еврейских надгробий. Они были повернуты к югу, словно сохли на усталом, осеннем солнце.

Траурная процессия обогнула их и приблизилась к линии карликовых кустов, обозначивших границу старого, забытого кладбища. Там виднелось всего несколько свежих крестов над могилами утопленников и убитых милиционеров.

Навстречу нам вышел, волоча ногу, путевой мастер с лопатой, облепленной желтой глиной. Он указал на яму у самого края кладбища, на крутом, не заслоненном деревьями месте. Носильщики сделали еще несколько шагов и опустили гроб на кучу жирной, живой земли.

Я остановился в самом конце монастырской стены, ближе подойти боялся, мне не хотелось, чтобы чужие люди расспрашивали меня, но вместе с тем я решил здесь быть до последней минуты.

— Видите, как его хоронят! Какая это ужасная смерть, — прошептала пани Мальвина.

— Он другой и не хотел.

— Боже ты мой, лучше не родиться, — вздохнула она.

— Долгие годы он будет отсюда смотреть на долину.

Один из участников похоронной процессии подошел к могиле, пригладил волосы и замер в торжественной позе. Лишь некоторое время спустя я догадался, что он произносит речь и прощается с ушедшим товарищем. Потом гроб повернули ногами к долине и протянули под ним веревки. Гроб закачался, как лодка, пристающая к берегу, и медленно погрузился в золотую яму. Каждый из провожающих бросил горсть земли, но отсюда я не слышал, как она со зловещим стуком падала на крышку гроба.

Путевой мастер столкнул лопатой первую груду песка. Вдвоем с оратором они быстро засыпали яму.

Пани Мальвина опустилась на колени посреди тропинки, изрытой дождевыми червями. Она набожно сложила руки и молча молилась, повернувшись лицом к могиле. Тем временем там уже насыпали невысокий холмик и заботливо, как перину на кровати, примяли лопатой.

Потом все встали вокруг могилы. Я видел их широко раскрытые рты и понимал, что они поют, и знал, какую песню.

Монастырский колокол умолк. Ветер кинулся вниз на городок и пригнул деревья к крышам. Городок испуганно смотрел на нас своими голубыми окнами.

— Он уже все знает, — сказал я себе.

Ослепительно белые шары облаков катились по краю холма.

Провожавшие гроб надели шляпы, вышли на дорожку и стали шарить в карманах, доставая сигареты. Закуривая на ветру, они с удивлением смотрели на небо, на облака, плывущие над могилой Шафира.

— Нас прогнал, а сам тут остался, — сказала пани Мальвина.

Когда я стал спускаться с холма, скрипнула монастырская калитка. Я оглянулся: на каменном пороге стоял отец Гавриил в пастушьей одежке.