Вильгельм Мах - Агнешка, дочь «Колумба»

— Кто не пьет — танцевать! — кричит Балч.

Тесно сгрудившиеся возле буфета мужики не слышат его. Януарий помогает обслуживать гостей, потому что Пшивлоцкой одной не справиться. Полные и опорожненные бутылки появляются на стойке и исчезают с головокружительной быстротой, и с такой же головокружительной быстротой сыплются заказы выпивох.

Кузнец сердечно обнимает Кондеру, пожалуй даже слишком сердечно, старик буквально сгибается в его объятиях. Рядом Макс похлопывает железной рукой, уговаривая выпить раскашлявшегося до слез тощего мужичка.

— Пей, брат… — Макс ловко подхватывает свой стакан и, поддерживая его кожаным манжетом протеза, подносит ко рту, а другой рукой поит свою жертву.

— Пей, брат… — вторит ему Герард и подливает Кондере.

— Еще по одной! — требует Пащук, изо всех сил топая деревянной ногой.

— Не пей больше, папа, — просит Ромек. Они с Терезкой с трудом протиснулись к хробжичанам, которых им хотелось бы спасти от чрезмерных проявлений гостеприимства.

Неожиданно возле Терезки появляется Мундек Варденга. Его искусно прилизанные волосы растрепались, обнажив потные рыжеватые пролысины, глаза застилает лихорадочная, мутная пелена.

— Это что же, приятель, за диверсия? — набрасывается он на Ромека. — Отцу запрещаешь?

— А ты не вмешивайся, — возмущается Терезка.

— Никак тебе, приятель, по душе пришлись наши сеньориты, а? Со взаимностью, а? — цедит сквозь зубы Варденга, делая вид, что не расслышал Терезкиных слов, и придвигается ближе.

Его заглушает голос кузнеца:

— Януарий! Еще две поллитровки, доннеркурвер!

Почти в ту же минуту Зависляк слышит, как кто-то тихо, повелительно произносит его имя. Он подымает глаза — Семен. Семен взмахом руки запрещает: хватит. И не сводит с Зависляка настойчивого, твердого взгляда.

— Хватит! — говорит Януарий и пытается убрать недопитую бутылку, но кузнец хватает его за руку и сильно, очень сильно сжимает запястье.

— Брось, Януарий, не зли. Пей, Кондера!

— Брат, — стонет Кондера и пьет, но, подавившись, выплевывает все обратно вперемешку со слюной.

— Слушай, Герард, — шепчет Семен прямо в ухо нагнувшемуся к нему кузнецу. — Надо выпроводить всех троих и отпустить.

— Кто велел? — недоверчиво спрашивает кузнец.

— Комендант.

Их взгляды скрещиваются — и Семен вдруг теряется, отводит глаза.

— Предатель! — отталкивает его Герард. И снова поворачивается к Кондере. — Пей!

— Пей! Пейте! — вторят ему Макс и Пащук.

У Агнешки под окном уже ждут готовые рвануть с места мотоциклы. Сделать это оказалось нетрудно, никто даже внимания не обратил. В комнате Иза почти впотьмах, потому что сумерки совсем сгустились, сует в несессер все, что попадается под руку. И с этим все в порядке. За ними никто теперь не следит, потому что все, кто не занят своим делом, столпились в дверях, чтобы поглядеть, как солтыс с новой учительницей танцуют польку. Неистовая полька! Не выдерживая бешеного, головокружительного темпа, пары одна за другой отходят в сторону. И вот посреди опустевшего зала кружатся только Балч с Агнешкой. Он крепко держит ее за талию, она, чуть откинувшись, описывает в воздухе полукруги, стараясь подстроиться к его дикому темпу. Он не чувствует усталости, напротив, он одержим безумной яростью танца, она полна ожесточения. Это уже не танец, это борьба.

Возле буфета тоже, хотя и на свой лад, настроение поднимается, разгораются страсти. На помощь Ромеку Кондере, которого упорно преследует Варденга, приходит Юр Пащук.

— А ну, отцепись от него, — пока еще спокойно предостерегает он Мундека, но глаза его при этом сужаются от злости. — Отойдем в сторонку, поговорим.

— Шурина защищаешь? — издевается щеголь. — Оба хороши. Нет, голубчик, так не получится.

— Как? — спрашивает Юр, сверкнув белоснежными зубами.

— А вот так! — Варденга коротким неожиданным движением толкает Романа Кондеру в грудь.

Юр отступает на шаг и, размахнувшись, дает Мундеку кулаком в зубы. Варденга, пошатнувшись, расталкивая насторожившихся мужиков, летит под ноги кузнецу. Терезка вскрикивает. Кузнец, на секунду выпустив из объятий Кондеру, кричит Юру:

— Хробжичан защищаешь? Ах ты сволочь!

— Пустите, вы чего сына моего бьете, — стонет Кондера.

— Тише, брат, — успокаивает его Пащук. — Мой сын… твой сын… Оставь. Пей.

— Плевал я на вашу кузницу! — орет Юр. — Больше вы меня не увидите.

— Да я тебе, щенок, морду набок сворочу, погоди до завтра.