Вильгельм Мах - Агнешка, дочь «Колумба»

— После деления клеток ряска, — слышит Агнешка пронзительный голосок Эльки Зависляк, — отрывается от материнской колонии, чтобы вести самостоятельную жизнь.

Рыбаки вытащили вентерь и выбирают из него одиноких сверкающих плотвичек. Кидают их в бадью. Рыбы мало — торопливый, безалаберный лов. Балч все еще стоит не двигаясь, вглядываясь куда-то вдаль — то ли в Хробжицкий берег, то ли в белесо-голубой небосвод над ним, затянутый рассеивающейся мглой. Он будто не видит рыбаков, хлопочущих у самых его ног, не видит никого и ничего, но стоит все там же четверть часа, полчаса — сколько же тянется этот несерьезный бессмысленный урок? И как же он ей мешает своим молчаливым неподвижным присутствием как раз напротив открытого окна! Лучше бы уж распоряжался, как утром, орал бы на Семена или колотил в этот самый гонг. Наконец-то зашевелился. Нагнулся, достал из бадьи рыбу, а сам не смотрит на нее, просто держит в повисшей руке и раскачивает ее как маятник и, поразвлекавшись таким манером, по-прежнему не сознавая своих действий, лениво размахивается и швыряет рыбу в озеро. Нагибается опять, опять хватает рыбу и опять кидает ее в воду. Потом снова. Пришлось рыбакам отодвинуть от него бадью. Словно бы очнувшись, он обращается к ним, делает какие-то знаки, дает, наверно, указания, велит, видимо, поскорее присоединяться к уже собираемому Семеном шествию. И сам выгребает ногой из прибрежной тины нерадиво брошенную сеть… «Ряска появляется так же…» Наконец все двинулись по берегу озера: впереди — несколько женщин и детей, следом — Семен во главе построившегося кое-как отряда ветеранов. Балч с тройкой гостей замыкает шествие… «Колонии ряски…»

Скрипнула дверь, и в класс входят на цыпочках Тотек и Уля. Откуда же они пришли, если она не заметила их, все время глядя в окно? И вообще, констатирует с опозданием Агнешка, осторожность их совершенно излишня, поскольку урок окончательно сорван. Нетерпеливым жестом она прерывает чтение, и без того заглушаемое всеобщим перешептыванием, хлопает в ладоши.

— На сегодня хватит, ребята. Вы свободны.

Поднимается суматоха, только Тотек и Уля не знают, как им себя вести, и вид у них очень виноватый. Наверно, испугались, что это из-за их опоздания учительница окончила сегодня занятия настолько раньше времени. Они остаются в классе втроем. Агнешка улыбается Уле, которую не видела несколько дней.

— Наверно, была у бабушки?

— Да, в Бялосоли.

— Она не собирается домой?

— Все болеет. Не хочет разговаривать. Только и слышишь от нее: «Фу-у, фу-у!» Будто гасит чего.

— Боится в ад попасть, — с горечью отзывается Тотек.

— Может, и так, — неуверенно соглашается Уля. — Или же… Тетка слышала, как она бормотала в жару, что деньги у нее какие-то сгорели. Прямо в печку их сдуло с подола.

— Какие деньги? Когда?

Щеки Ули покрываются темным румянцем. Она опускает глаза.

— В тот день, когда она убежала. Только тетка не верит ей. Ужасно они обе ссорятся, каждый день. Сама теперь не знаю, как будет. Может, на работу мне какую наняться?..

— Зачем? — накидывается на нее Агнешка. — Ты-то при чем?

— Про Кондеров скажи, — подсказывает вполголоса Тотек.

— Сама знаю. — И Агнешке: — Молодые Кондеры спрашивали про вас, — говорит она высоким голосом, как и подобает выкладывать обычные деревенские любезности, — и приказали вам кланяться. — И затем уже нормальным тоном продолжает: — Они знают, что есть такой дом, где старики могут доживать жизнь, только это должно что-то стоить… Вот я и не знаю, что делать.

Агнешка приходит в негодование:

— Пусть они оставят тебя в покое, и бабка твоя, и тетка! Лучше сидели бы тихо! Не будь Бобочка такая старая и такая темная, да еще и больная…

И осекается, заметив испуганное замешательство Тотека, осознает, что не высказанная ею угроза может быть адресована, с большим даже основанием, и Пшивлоцкой. Ей становится досадно, и она поспешно меняет тему.

— Что с тобой, Тотек? Я думала, ты уже не придешь.

Новая, совсем иная печаль появляется на его лице.

— Вы не знаете? Только я пошел в школу, как меня позвали те… у солтыса.

— Узнал у них что-нибудь?

— Да. Вот и хочу отпроситься у вас… Надо мне поехать сегодня с ними.

— Понимаю. Надолго?

— Надолго не хочу. Сразу вернусь. Уля знает. Маме уже лучше, она теперь не в больнице, а… у знакомых. У того майора.

Они не смотрят друг на друга, словно оба застыдились. Это удачно, успевает подумать Агнешка. И для Бобочки удачно. О том, что Лёде лучше, она уже знала, потому что Балч ездил справляться каждую неделю и при всей своей скрытности, а вернее, при теперешней своей нелюдимости ему пришлось сообщать самое главное Павлинке для Тотека. Значит, Лёде все-таки пригодилось возобновление знакомств, нашла себе покровителей или покровителя, и дело уладилось, все шито-крыто, никто никого и ни о чем не спрашивает. Повезло и солтысу, пока еще повезло. Да и мне повезло, обнаруживает Агнешка облегчение в самой глубине души. Ибо это несостоявшееся преступление ложилось черным пятном на всех. Так беспорядочно и виновато размышляет Агнешка, не прерывая разговора, не показывая, насколько ее волнуют скупые новости Тотека.