Наташка изумилась:
— Случилось что, теть Зин?
— А, идите вы все от меня… — отмахнулась Солдатиха и, скрываясь в кухне, коротко и вместе с тем с каким-то недовольством ткнула большим пальцем себе за спину, в сторону непроходной комнаты: — Там, там она…
Юлька лежала на постели, уткнувшись в подушку.
— Ты чего это, а? — Наташка решила, что неуемная Солдатиха опять поругалась с дочкой. — Ты чего, я говорю, опять поцапались?
Юлька не сразу, но качнула головой отрицательно: нет, причина другая. Полежала так еще сколько-то, пока Наташка, пройдя к этажерке, копалась в тети Зининых журналах «Работница», где на последней страничке были выкройки и чертежи. Потом встала и, не глядя на начавшую понимающе улыбаться Наташку — вот, мол, подружка, и к тебе, кажется, любовь пришла, — одернув на себе коротенький халатик, скользнула к двери. Вернулась быстро — умытая, с припухшими нареванными глазами, с убранными на затылок в узел волосами. С извечной своей прямотою, которая может напугать кого угодно, уставилась на Наташку диковатыми большими глазищами:
— Ты себе на платье купила, что ли?
— Ну… купила…
— Думаешь, может, пригласит — да?
— Ничего я не думаю…
— А вот и думаешь! Думаешь! — полыхнули Юлькины зрачки. — Ты все вбила себе в голову, а ничего-то не знаешь!
— Да отстань ты, что ты сегодня… — отмахнулась Наташка и, уже предчувствуя нехорошее, стала складывать журналы на место, будто разворошила их случайно.
— Видела твоего Валерочку, — не сбавляла пыла Юлька, — я с работы иду, а легковушка с золотыми кольцами на дверцах остановилась у загса. Я думаю, дай гляну! Я же люблю смотреть на такое, ты сама знаешь. Остановилась, гляжу… и кто бы из нее вышел, как ты думаешь?
Губы у Наташки против воли складывались в какую-то жалкую улыбку, медленно сползавшую в одну сторону.
— Я тебе говорила! — криком опередила Юлька ответную к подруге жалость. — Говорила тебе: ну что ты с этим типом носишься: «Вале-ерка, Вале-ерка!» Он у тебя из ума не выходил, а у него другая была, да и что ты в нем нашла?!
— Ты перепутала, — все никак не справляясь с этой судорожно тянущей губы своей улыбкой, сказала Наташка. — Ты же его не знаешь как следует! Ты его и видела-то издали, у техснаба, один только раз. Тебе показалось.
— Вот ты и перекрестись! — как и всегда, съязвила Юлька. — Тебе кажется — ты и крестись! А я, во-первых, видела его у техснаба не раз, а целых три, во-вторых, встречала как-то в трамвае, вот так от него стояла — на нем еще пальто с серым каракулевым воротником и такая же шапка пирожком, «москвичка» называется. Что, съела? А потом кто, интересно, еще вчера ходил на это кино, на все сеансы подряд — разве он там не похожий?
Наташка, наконец, справилась с губами и как-то отстраненно посмотрела на Юльку.
— Ну и что с того, что ты видела его сегодня у загса? Ты-то чего ревешь? Тебе-то что?..
— А не знаю: реву — и все тут! А он не свидетелем приезжал, не думай и не надейся! — опередила ее Юлька. — Женихом приезжал, а рядом с ним эта была, в фате… А свидетели — позади, разве их не отличишь!
Теперь Наташку подмывало расспросить, как она выглядит, эта, в фате… Что из себя представляет. Но как раз об этом Наташка не спросит — что ж, раз так все вышло. Она же не виновата… Да и что у нее было с этим Валерием? А ничего и не было, так только, верно говорит Юлька: внушила.
И все же что-то сильнее ее рассуждений. Она отворачивается к окну и водит мокрым от слез пальцем по намерзшим окнам. Сзади за плечи обнимает ее Юлька и тоже вздрагивает худым своим тельцем. Тетя Зина, которой Юлька все рассказала, кричит им с порога:
— Ох, девки! Сейчас вот как возьму голик из-под порога да ка-ак начну хлестать что ту, что другую! Уже четвертый час, а они тут валандаются, нашли о чем горевать! Да я бы в ваши-то годы!..
— Знаем, слыхали, — беззлобно перечит матери Юлька.
Та звучно, но не больно шлепает свою языкастую доченьку по мягкому месту, оттаскивает ее от Наташки и, пригрозив пальцем — мол, я еще поговорю с тобой, как язык распускать, испортила девчонке весь праздник, — как-то смущенно, неумело гладит вздрагивающие Наташкины плечи.
— Ах, девки, девки… Все-то у вас еще впереди, вся жизнь, — вздыхает она, что они, молодые, не ценят своих лет и даденной им радости. — Тут вот о себе иной раз подумаешь: где она, когда жизнь-то моя промелькнула? Вся — как один день… Только и стоит перед глазами та минута, когда Павла на фронт провожала. (Детей у нее от Павла не осталось, Юлька уже от другого, и этого другого, своего отца, Юлька сроду не видывала даже на фотографии.) На нем была желтенькая футболка со шнурочками — вот эта футболка и стоит перед глазами, вся до последней измятинки, будто только вчера постирала ее и надела на Павла неглаженую. С работы я тогда прибежала — а он уже дома, сидит у стола, вертит в руках повестку из военкомата и виновато так улыбается…
Читать дальше