— Да ну! «Случилось»… Чего там с нею случиться может? Это на курорте-то?! Да и она ж там не одна. Братка мой рядом, родной ее дядя. Просто хитрит Мария, и все тут.
— Уж какая тут хитрость…
— А такая! Она ж пишет вот, чтобы мы к ней сами ехали. Ведь если бы она к нам сейчас прилетела повидаться, то мы с тобой, старуха, так и не побывали бы на море. А то, глядишь, летом и съездим.
— С печки на горшок, — махнула рукой Аня. Она помолчала и, чуть не плача, произнесла: — Ждала-ждала их с Игорьком… С самого лета банку варенья клубничного берегла для Марии. Она ж любит клубничное.
— Варенье… При чем тут варенье? — фыркнул Иван Игнатьевич.
Все планы враз разрушило это письмо. Уж так ему хотелось сводить свою старшую дочь на завод, вроде как впервые показать его ей. Кто знает, может, она бы и насовсем тут осталась. Хватит, пожила на юге, поправила свое здоровье — пора и домой возвращаться, к основному своему делу. Ведь не всю жизнь торчать ей в этом санатории! Может, она бы теперь не в химцех пошла, а в плавилку, лаборанткой. А потом бы подучилась заочно — и техником смогла бы работать или еще кем, уже по основному процессу. А там бы и внучек, Игорек, подрос и тоже, глядишь, дедовым делом заинтересовался бы.
— Варе-енье… — уже не помня, почему это слово привязалось к нему, передразнил Иван Игнатьевич и, то ли и впрямь не замечая, что Аня сидит и плачет, то ли сознательно не давая себе растравить свою душу, а тем самым и с жены сбивая это настроение, с шумом отодвинул табурет и заспешил из кухни, не забыв прихватить и газету. — У них там, на юге, этого варенья, как грязи. Нашла о чем горевать!
В зале, однако, прежде чем вернуться мыслями к статье, Иван Игнатьевич, уже сидя за столом и держа газету перед собой, минуту-другую прислушивался к звукам, доносившимся из кухни.
«Плачь не плачь…» — вздохнул он и углубился в чтение.
Кое-как дождавшись понедельника, Иван Игнатьевич примчался в плавилку чуть свет. До пересменки оставалось не меньше часа, и он обрадовался, что поспел к пуску металла. Не мешая металлургам, постоял в сторонке, с удовольствием наблюдая, как сноровисто продолбили они летку, как огненно хлынул свинец в лоханку вангреса. Минута-другая всего и прошла, а уже казалось, что угомонился, затвердел свинец громадной чушкой, но вот подставили бадью — и снова вспыхнула, ожила струя, которая вырвалась теперь уже из вангреса, и только свежие нашлепки на полу отвердели, застыли серебристой чешуей.
Любил Иван Игнатьевич такие минуты, ради этих-то мгновений — увидеть только что родившийся металл — он и напросился когда-то в плавилку. Да и теперь тянуло его сюда почти каждый день. Этим-то, можно сказать, он и жил. Ведь если бы вдруг перевели его подсобку, где он клеил проклятые чуни, куда-нибудь в другое место, откуда нельзя было наведываться в плавилку, то вряд ли выдержал бы — на кой черт жизнь такая! Но когда он знал наперед, что пусть не сегодня, так завтра забежит хоть на минутку, постоит у шахтных печей, послушает, как они гудят, беснуются, творя металл, то ему легче было терпеть любую работу да и разные неприятности, которые выпадали, тоже.
Между тем помощник мастера снова забил летку глиняным кляпом. Он раза два зыркнул в сторону Ивана Игнатьевича: мол, и чего ходит сюда, старый хрыч, вот не спится-то человеку.
«Ишь как волнуется, — отметил Иван Игнатьевич. — Недолюбливает меня Сапрунов. Удивляться не приходится».
Прошлой весной сорвался этот Сапрунов с места, заегозил: дескать, на север подамся, в Норильск, поеду в Заполярье, надоело тут, опостылела наша плавилка и завод этот, охота в других местах побывать. А работал он в плавилке сменным мастером. Жалко было Малюгину отпускать хорошего металлурга, но делать нечего. Однако не минуло и трех месяцев, как вернулся Сапрунов назад с покаянием: прошу принять обратно в свой цех кем только возможно.
— Не бери, Петро, этого летуна! — озлился тогда на него Иван Игнатьевич. — Молодой, здоровый, как бык, работать да работать надо, а он завихрился, недолго думая. Какую выгоду ездил искать? Ишь моду взяли! Знают, что все равно примут обратно, потому как безработицы у нас нету, а недостаток умелых кадров. Не бери ты его, и все тут!
Малюгин озадачился:
— Да как же я его не возьму, если он вон откуда, от Полярного круга, к нам ехал?
— А черт его туда посылал, что ли?
— Ну, Иван, это, знаешь ли… Я ж его с понижением принимаю. И вообще это не твоего ума дело, короче говоря! Чего ты суешься, куда не следует?
Читать дальше