Кристофер Ишервуд - Прощай, Берлин [litres]

Началась новая полоса нашей жизни. Решимость Отто длилась недолго. Большую часть дня мы с Питером проводили в одиночестве. Учительница уехала, а вместе с нею у Отто пропала последняя охота купаться с нами возле крепости. Теперь он каждое утро идет на пляж у пирса, чтобы пофлиртовать и поиграть в мяч со своими вечерними партнерами по танцам. Маленький доктор тоже исчез, и мы с Питером можем свободно купаться и лентяйничать на солнце без всякой атлетики сколько душе угодно.

После ужина Отто начинает готовиться к танцам – это целый ритуал. Сидя в спальне, я слышу шаги Питера на площадке, легкие и пружинистые. Это единственное время дня, когда Питер чувствует себя вправе не обращать на Отто никакого внимания. Он стучится ко мне в дверь, и я тотчас захлопываю книгу. Я уже сходил в деревню за мятными сливками. Питер прощается с Отто с напрасной и слабой надеждой, что, может быть, хоть сегодня он наконец-то будет пунктуален.

– Итак, до половины первого…

– До часа, – торгуется Отто.

– Хорошо, – уступает Питер, – до часа. Но не опаздывай.

– Не опоздаю, Питер.

Распахнув садовую калитку, мы пересекаем дорогу по направлению к лесу, Отто машет нам с балкона. Мне нужно быть осторожным и спрятать мятные сливки под пальто, чтобы он не увидел их. Виновато хихикая и поедая сливки, мы идем по лесной тропе в Баабе. Теперь мы все вечера проводим в Баабе. Нам нравится там больше, чем в нашей деревне. Единственная песчаная улица застроена домами с низкими крышами, стоящими среди сосен. От нее веет колониальной романтикой. Она напоминает полуразвалившееся заброшенное поселение где-нибудь в лесной глуши, куда люди приезжают взглянуть на несуществующий прииск и, не имея средств, оседают там на всю жизнь.

В маленьком ресторанчике мы едим клубнику со взбитыми сливками и беседуем с молодым официантом. Официант ненавидит Германию и жаждет уехать в Америку. « Hier ist nichts los ». [12] Здесь ничего не происходит ( нем .). В летний сезон у него нет ни единой свободной минуты, но зимой он не зарабатывает ни пфеннинга. Большинство парней в Баабе – нацисты. Двое из них иногда приходят в ресторан и втягивают нас в задорный политический спор. А также рассказывают о своих упражнениях на плацу и о военных играх.

– Вы готовитесь к войне, – негодует Питер.

В таких случаях – хоть он и не питает ни малейшего интереса к политике – он изрядно горячится.

– Извините, – встревает один из ребят, – это абсолютно неверно. Фюрер не хочет войны. Мы за честный мир. Хотя… – добавляет он мечтательно, и лицо его сияет от радости, – и война может быть замечательной. Вспомните древних греков.

– Древние греки, – возражаю я, – не использовали отравляющих газов.

Ребята презрительно выслушивают мой аргумент. Один из них торжественно возражает:

– Это только вопрос техники.

В половине одиннадцатого вместе с большинством жителей мы идем вниз к железной насыпи к прибытию последнего поезда. Обычно он пуст. Лязгая и издавая пронзительный свист, проходит он через темный лес. В конце концов, возвращаться домой пешком уже поздно, и мы едем на поезде. На другой стороне луга можно увидеть освещенный вход в кафе у озера, куда Отто ходит на танцы.

– Сегодня вечером огни преисподней ярко светятся, – замечает Питер, довольный своей ремаркой.

Ревность породила у Питера бессонницу. Он начал принимать снотворное, но оно редко оказывает хоть какое-нибудь действие. Он просто-напросто все утро ходит сонный, даже после завтрака. И часто ложится вздремнуть на час-другой в нашей крепости, на берегу моря.

В то утро стояла прохладная и пасмурная погода, море было серое, цвета устриц. Мы с Питером наняли лодку и, пока гребли, совершенно выбились из сил, потом нас тихо понесло по течению прочь от берега. Питер закурил сигарету. Внезапно он проговорил:

– Интересно, сколько это будет продолжаться?..

– Столько, сколько ты позволишь.

– Да… У нас, кажется, все устоялось, не так ли? Я думаю, нет никакой особой причины, по которой мы с Отто должны измениться друг к другу.

Он помолчал и добавил:

– Если, конечно, я не перестану давать ему деньги.

– Что же тогда случится?

Питер лениво провел рукой по воде.

– Он бросит меня.

Лодка плыла еще несколько минут. Я спросил:

– Ты думаешь, ему до тебя нет никакого дела?

– В начале было, наверное… Но теперь… Теперь нас ничего не связывает, кроме денег.

– Ты все еще любишь его?

– Нет… Я не знаю. Может быть… я ненавижу его иногда – если это признак любви.