Мария Корелли - Вендетта, или История всеми забытого [litres]

Так я думал, глядя на него, стоявшего с непокрытой головой в свете луны, остановившегося на пути к… к кому? Конечно же, к моей жене. Я прекрасно это знал. Он станет утирать ее вдовьи слезы, успокаивать ее разрывающееся сердце – прямо-таки добрый самаритянин! Он зашагал дальше и медленно скрылся из виду. Я подождал, пока его удалявшаяся фигура в последний раз мелькнула в лунном свете, и отошел от окна, довольный выполненной за день работой. Отмщение началось.

На следующий день Феррари явился ко мне довольно рано. Я завтракал, и он извинился, что побеспокоил меня за едой.

– Однако, – доверительно пояснил он, – графиня Романи отправила меня со столь срочным поручением, что мне пришлось подчиниться. Мы, мужчины, рабы женщин!

– Не всегда, – сухо ответил я, жестом пригласив его сесть. – Существуют исключения, например я. Не угодно ли кофе?

– Спасибо, я уже позавтракал. Прошу вас, не беспокойтесь, я совсем ненадолго. Графиня пожелала, чтобы я вам сказал…

– Вы виделись с ней вчера вечером? – перебил его я.

Он слегка покраснел.

– Да… то есть… всего несколько минут. Я передал ей ваши слова. Она поблагодарила вас и пожелала через меня передать вам, что и не подумает принять драгоценные камни, пока вы не почтите ее своим визитом. Она не принимает посетителей в связи с недавней тяжелой утратой, однако вам, старинному другу семьи ее мужа, будет оказан самый радушный прием.

Я церемонно поклонился.

– Чрезвычайно польщен! – с некоторым сарказмом отозвался я. – Я редко получаю столь любезные приглашения! Сожалею, что не могу его принять – по крайней мере, в настоящий момент. Передайте даме мои наилучшие пожелания и сделайте это в наиболее учтивой и галантной форме, дабы усладить ее слух.

Лицо Феррари сделалось удивленным и обескураженным.

– Вы действительно хотите сказать, – произнес он, – что не посетите ее, откажете ей в ее просьбе?

Я улыбнулся.

– Я действительно хочу сказать, дорогой мой синьор Феррари, что, привыкнув всегда поступать по-своему, не делаю исключений для дам, сколь бы восхитительны они ни были. У меня в Неаполе дела, требующие первоочередного пристального внимания. Когда я их закончу, то, возможно, позволю себе ради перемены обстановки немного развеяться, а в настоящий момент я не подхожу для общества прекрасного пола. Как сами видите, я пожилой, тертый жизнью путешественник, грубоватый и непривычный к учтивой лжи. Однако обещаю вам, что для графини я отрепетирую учтивые фразы и изысканные поклоны, когда у меня выдастся время нанести ей визит. Тем временем я всецело полагаюсь на вас в деле принесения ей самых вежливых извинений за мое отсутствие.

Удивленное и озадаченное выражение лица Феррари сменилось улыбкой, и он рассмеялся.

– Честное слово! – воскликнул он. – Вы поистине замечательный человек, граф! И чрезвычайно циничный! Я уже почти готов поверить, что вы положительно ненавидите женщин.

– О, никоим образом! Никакой жгучей ненависти, – холодно ответил я, чистя и разрезая спелый персик, венчавший мой завтрак. – Ненависть – сильное чувство, и, чтобы ненавидеть, сначала надо полюбить. Нет-нет, я не считаю женщин достойными ненависти, я просто к ним равнодушен. Мне они представляются одной из нош, обременяющих жизнь мужчины: изысканные, со вкусом украшенные, с виду нетяжелые, но на самом деле ужасно тяжкие и разрушающие душу.

– И все-таки многие с радостью принимают на себя подобное бремя! – с улыбкой перебил меня Феррари.

Я пристально на него посмотрел.

– Мужчины редко владеют искусством держать в узде свои чувства, – ответил я. – Они спешат воспользоваться всяким доступным им удовольствием. Влекомые диким животным инстинктом, который называют любовью, они бросаются на женскую красоту, как школьник на спелые фрукты. А когда ею овладевают, чего она стоит? Вот вам пример. – Я взял косточку персика, который только что съел. – Плод съеден, и что остается? Косточка с горькой сердцевиной.

Феррари пожал плечами.

– Не могу с вами согласиться, граф, – произнес он, – но и спорить не стану. По-своему вы, возможно, правы, но, когда человек молод и жизнь простирается перед ним, словно ярмарка наслаждений, любовь и улыбка женщины – это как падающий на цветы свет солнца! Вы наверняка испытали это, несмотря на все ваши слова. Скорее всего, было время, когда и вы любили!

– О, конечно, у меня были симпатии! – ответил я с равнодушным смешком. – Женщина, которую я страстно желал, оказалась святой, я был ее недостоин – по крайней мере, так мне говорили. В любом случае я столь уверился в ее добродетельности и собственной никчемности, что… расстался с ней.