Авраам Иегошуа - Поздний развод

Что-то пробежало по его лицу. Горечь? Печаль? Задумавшись, он опустился на колени и автоматически стал рвать едва появившиеся на поверхности побеги, и продолжал это до тех пор, пока, словно очнувшись, не увидел, что он делает, и тогда быстро бросил всю охапку на землю, сопровождая это виноватой улыбкой. А я пыталась вспомнить, была ли я в тот пасхальный седер с ним вместе или ему все это примерещилось, а я была не с ним, а с нею… взглянув вверх, туда, в сторону гор, я увидела, как заходящее солнце окутало все вокруг мягким светом, но увидела и ее, одетую в военную штормовку, руки в карманах, как у человека, путешествующего налегке. Я не могла определить, движется ли она по направлению ко мне или уже удаляется. И снова почувствовала прежний трепет, потребность того, чтобы снова она стала частью меня самой, подобно тяжелому рюкзаку… радость от ее непохожести, непонятной и дикой, между откровением ножа и проблеском света…

Цви счищал грязь со своих брюк, тяжело дыша, а я смотрела на первые морщины на его лице. Он повернулся к больнице и глядел на далекое мерцание водной глади… «Так мирно здесь, – сказал он. – Так тихо. Никогда раньше не обращал на это внимания. Похоже на сон, который преследует меня… когда-нибудь я расскажу тебе о нем. А теперь мне надо идти. Пойдем… попрощаешься с Кальдероном… он там скучает в одиночестве… он вообще-то в полной растерянности. Боюсь, это кончится тем, что его уволят из банка». И в то время как он медленно вел меня обратно к поджидавшему его автомобилю, я чувствовала, что он хочет сказать еще что-то, но сдерживается, слыша ее легкие шаги за моей спиной. Человек в машине что-то читал, склонив коротко подстриженную голову к рулю.

– Кальдерон, – вежливо сказал Цви, – попрощайся с моей матерью.

Он приподнялся, а когда выглянул, я увидела, что лицо его мокро от слез. Он вытер их и вылез из машины.

– Простите меня, миссис Каминка. – И с этими словами он пожал мне руку, низко поклонившись… – Это все… это все книга Чехова. Вы с ней незнакомы? Мы видели спектакль «Дядя Ваня», а затем Цви принес мне эту книгу. Невероятное произведение. Фантастическое. И когда я думаю о том, сколько народа проливало над ним слезы, мне хочется плакать снова, хотя я и понимаю, что глупо заливаться слезами над кучкой русских, живших сто лет тому назад и бывших, скорее всего, антисемитами при этом. Я слышал, что у вас, слава богу, все обошлось благополучно… вне зависимости от того, получилось ли все именно так, как вы хотели… но тем не менее все, так или иначе, решилось.

Он тряхнул головой, и я увидела, что глаза его были красными от слез, а щеки от этих же слез были мокрыми. Внезапно он вспомнил, что это был за день, и торопливо добавил:

– Я хотел пожелать вам счастливой Пасхи. Какая дивная сегодня стоит погода… настоящая весна… похоже, что зима все-таки закончилась…

– А где вы справляете седер? – спросила я.

Он бросил взгляд на Цви.

– Еще не знаю…

– Дома, – громко заявил Цви. – Ты будешь встречать седер дома. Разве не об этом ты думаешь все время?

– Да, – согласился он, переводя свой взгляд с Цви на меня и обратно. – Скорее всего, я буду дома.

Он прижал свою книгу к груди, глядя в то же время прямо мне в лицо. А потом добавил, видимо вспомнив что-то еще:

– Мистер Каминка сказал мне, что со стороны матери… что вы… что в вас есть что-то общее с нами. Немного…

– Немного чего?

– Немного от Абрабанелей, – он произнес эту фамилию с гордостью. – Что вы в какой-то мере тоже Абрабанель… я имею в виду, что в ваших жилах течет та же кровь…

Когда они успели встретиться и что побудило Иегуду рассказать ему о моей бабушке, которая и была Абрабанель?

– Ему было очень приятно узнать, что мы в какой-то мере относимся к сефардам… – объяснил мне Цви.

– Это кажется вам таким уж важным? – как можно мягче спросила я.

Он заметно смутился и покраснел.

– Это… еще один способ приблизиться к познанию самого себя… кровное родство в различной степени… Абрабанели – это не просто так… очень уважаемая династия. Я говорю о кровном родстве… но не надо понимать это буквально… я имею в виду кровь… в это я, пожалуй, не верю… это нечто неуловимое, неосязаемое…

Он опять бросил взгляд на Цви, и было в нем столько неподдельной и глубокой любви, что я была потрясена. Цви ответил на этот взгляд насмешливой улыбкой. И в это мгновение я увидела ее, быстро промелькнувшую над верхушками деревьев, и почувствовала, как голова моя раскалывается от боли, а лицо искажается гримасой…