Фрэнсис Бернетт - Как стать леди [litres]

– Вот видите, как вовремя я вам все рассказала. Теперь я доверилась вам во всем. Но я не смогла бы вынести все это в одиночку .

– Вы правы, – подумав, сказал доктор Уоррен. – И все равно вы очень смелая женщина.

– Не думаю… Просто есть вещи, которые я должна была сделать. Но теперь вы сможете мне что-то посоветовать.

Как доктор потом рассказывал жене, ее светлость была послушной, словно шестилетний ребенок, что, учитывая ее рост и телосложение, производило невероятное впечатление.

– Она сделает все, что я ей скажу, и отправится туда, куда я ей посоветую. А я посоветовал ей вернуться в дом мужа на Беркли-сквер, а мы с тобою все время будем при ней. Будем ее исподволь охранять. Все очень просто. И будет просто, пока она будет чувствовать, что может кому-то довериться, кому-то надежному и практичному. Она слишком не уверена в себе и слишком боится любого скандала, который может рассердить ее мужа. Она обожает и боготворит лорда Уолдерхерста.

– Когда понимаешь, что для возникновения нежного чувства его объекту совсем не обязательно обладать какими-то выдающимися качествами и обаянием, то перестаешь доискиваться причин любви. Однако же слабые духом все задают и задают этот вопрос, – резюмировала миссис Уоррен.

– А ответа все нет и нет. И все же такая любовь и преданность заслуживает уважения. Я уверен, что как только ей позволят ему писать, ее письма будут легкими и веселыми, без малейшего намека на ее терзания и беспокойство.

– Значит, лорду Уолдерхерсту так ничего и не расскажут?

– Ничего, пока он окончательно не выздоровеет. Теперь, когда она во всем мне призналась и вверила себя в мои руки, она, я уверен, найдет сентиментальную радость в том, чтобы хранить все в тайне до его возвращения. Признаюсь тебе, Мэри, я полагаю, что она начиталась романов, в которых героини вели себя подобным образом. Она ничуть не кажется себе героиней романа, но все время рисует себе картинки того, как и что скажет лорд Уолдерхерст. Но это даже хорошо. Куда лучше, чем если бы она не находила себе места от беспокойства. Опыт подсказывает мне, что, судя по письму врача, его пациенту вредны всякие новости, и плохие, и хорошие.

Дом на Беркли-сквер открыли. Как поняли слуги, леди Уолдерхерст вернулась сюда после поездки на курорт в Германию. С нею вернулись миссис Купп и Джейн. Также почти все время с нею была супруга ее личного врача. Как же не повезло ее светлости, что болезнь задерживает его светлость в Индии!

Огромный дом, открыв окна окружающему миру, зажил привычной жизнью. Здесь царил дух тихого достоинства. Даже горничные ходили с серьезным видом и исполняли свои обязанности со сдержанной гордостью. И все до одной были глубоко привязаны к леди Уолдерхерст.

Вдали от Полстри, вдали от Мортимер-стрит Эмили начала осознавать, что все, в конечном счете, складывается просто и понятно. Комнаты прекрасных пропорций выглядели так респектабельно, что когда она смотрела на горделивые кресла и канделябры, достойные мелодрам заговоры тускнели и забывались. Теперь эти предметы казались ей еще более невероятными, чем даже в простоте комнат на Мортимер-стрит. Она часто вспоминала лето в Моллоуи. Эмили мысленно возвращалась в те дни, которые проводила в невероятной тогда для нее роскоши, в самый первый день, когда сидела в вагоне третьего класса в окружении одетых в вельвет работяг, страдающих от жары, и смотрела, как идет по перрону высокий человек с квадратной челюстью, как он равнодушно скользит взглядом по окну, возле которого она сидела, как шествует дальше. Она нежно улыбалась этим образам. А потом вспоминала, как он на станции садился в фаэтон, а также тот миг, когда леди Мария воскликнула: «А вот и Уолдерхерст!», как он неспешно шел через лужайку. Тогда он тоже ее вряд ли заметил, да и вообще не замечал, пока однажды утром, когда она срезала розы, не разговорился с ней о леди Агате. Но ведь на самом деле он сразу ее заметил и понемногу все время думал о ней! Как же далека она была от мысли об этом, когда беседовала с леди Агатой, и как радовалась в то утро, утро с розами, что он интересуется только леди Агатой! Однако ей всегда нравилось вспоминать, как он расспрашивал ее о ней самой и о делах. По простоте своей она не могла расшифровать его взгляда, когда он стоял перед ней на дорожке розария и внимательно рассматривал ее через монокль, а она говорила:

– Все люди добрые. Видите ли, мне нечего им дать, но я все время от них что-то получаю…