Иеремия Готтхельф - Всяческие истории, или черт знает что

На том и порешили, но вышло все иначе. Каждый год заходил он в Берн и забирал господ, но в Ротенталь мог уже не ходить, сопровождая их только до Тунского озера. В других городах его тоже не трогали, хотя он часто бывал в Базеле, Цюрихе и Люцерне. В Берне его хотели было поднять на смех, да передумали. Когда Мюлезайлер однажды был в Берне по другому делу, один из отчаянных господ открыл окно и крикнул: “Мюлезайлер, когда за мной пожалуешь?” — “Через шесть недель, милостивый государь”, — ответил Мюлезайлер. Через три недели тот помер, а через шесть недель Мюлезайлер снова отправился в путь во главе своей процессии, и больше над ним никто не шутил.

Крестьяне вновь уверовали в справедливого Бога на небе, приободрились, расправили плечи и вернулись к работе и повседневным делам. А вот у господ гордыни поубавилось, и поскольку увидели они, что Господь Бог крестьян за людей держит и за всякие проделки с ними, и тем паче подлости, жестоко карает, стали они за собой следить и лучше с крестьянами обращаться, велели ландфогтам не закусывать удила, снизили подати и позаботились о том, чтобы людям жилось вольготно, а те стали считать себя свободными швейцарцами и имели на то основания. Так снова по всей стране воцарился мир и единство, а Мюлезайлер дожил до того, что Господь освободил его от наказания за сомнения. Последние годы прожил он в покое в Мюлезайлене, а караван отправлялся в Ротенталь самостоятельно. Умер он, кажется, в один год с Эрлахером, который в Крестьянскую войну наломал много дров и обращался с крестьянами, как со спичками. Мюлезайлер же по сей день живет в памяти, даже в некоторых государственных институциях спустя двести лет помнят его имя».

«Но Ханс, правда ли все то, что ты рассказал? Меня эта история потрясла. Меня словно подхватил ветер и принес прямо в Ротенталь».

«Сосед, я рассказал тебе все так, как услышал от своей бабки, — за что купил, за то и продаю. А уж ты волен думать, что пожелаешь. У каждого на это свое мение. Если же мы верим и не забываем, что Господь Бог на небе справедлив и тому, кто обращается с ближними своими не как с братьями, воздастся по заслугам, тогда вера наша истинная».

«Ты прав, Ханс, — сказал сосед. — Но все же хотел бы я знать, по-прежнему ли ротентальцы забирают людей. Думаю, да, потому как начнут камни бросать, так за много верст слышно».

«Что же в том удивительного, сосед? — сказал Ханс. — Или тебе не довольно знать, что Бог с каждым поступает так, как он того заслужил при жизни?»

«Так-то оно так, — сказал сосед. — Да вот только хочу понять, отправятся ли в Ротенталь все те, кто в любую погоду заставляет наших парней шагать по стране, кто каждый день подает нам такое кушанье, что и свинья побрезгует, а коли не захотим отведать, плеснет такого супчику, что впору в нем захлебнуться; а еще те, кто считает, будто мы только для того и существуем, чтобы они могли пить нашу кровь, а потом над нами же и потешаться? Желаю им такой участи от всего сердца».

«Эх, сосед-сосед, — сказал Ханс, — не позволяй сбить себя с пути истинного и оставь это дело Господу, уж он справится. Позаботься-ка лучше о том, чтобы самому в Ротенталь не попасть, а то и еще куда похлеще».

«Не шути так, Ханс! — ответил сосед. — Меня от одной мысли трясет. Да и как мог бы я туда попасть — ведь Ротенталь для господ, не для нашего брата».

«Само собой, сосед, — сказал Ханс. — Когда кто-нибудь из наших, например, мучает и изводит детей, словно бы Господь создал их лишь для нашего развлечения и пользы, или когда мы халтурим или, того хуже, обогащаемся за счет бедных ребят, пухнем, пока те трудятся в поте лица, — мы грешим не лучше знатных господ, аккурат для Ротенталя».

«Доброй тебе ночи, Ханс, — попращался сосед. — Спи крепко и не сердись, что так засиделся у тебя!»

«Спокойной ночи, — ответил Ханс, — и не приходи завтра слишком рано!»

Ступай, подумал он про себя, да не забудь вытащить бревно из глаза, что так отчаянно тебя укололо, едва я завел разговор! Многие впадают во грех и того не замечают, а сами-то всего лишь одеваются на другой манер, да те, с кем они так же точно обращаются, носят другие имена.

На этом Ханс выбил трубочку, бросил прощальный радостный взгляд на милые звезды, которыми любовался уже много лет, подумал, на какой же из них уготовано ему последнее пристанище, и отправился на покой. Вскоре Ханс уже погрузился в сладкие дремы, а из Ротенталя все раздавался грохот.

В низкой комнате был накрыт стол, у печи мотал пряжу мужчина, из открытой двери в маленькую темную комнатку вышла женщина.