Шейла Хети - Материнство

Обо всем этом мужчина рассказал мне лишь потому, что я упомянула Торонто – оттуда же был и его друг. В конце он не забыл добавить, что дети очень милые и симпатичные.

На следующий день я чудесно прогулялась до начала лекции, назначенной на половину пятого. Все же писательство дало мне так много, и я ощущала себя счастливой хранительницей страсти, ставшей центром моей жизни. Когда пишешь, ты никогда не бываешь одинок, размышляла я; это невозможно – категорически невозможно, – потому что писательство есть отношения. Ты состоишь в отношениях с некой силой, более загадочной, чем ты сама. И для меня именно эти отношения главные в жизни.

Мои мысли переключились на моделей – женщин, которые благодаря своей красоте путешествуют по миру, хорошо зарабатывают и имеют возможность встречаться с кем угодно, привлекать желанных мужчин. Кое-что из этого есть и у меня, а я даже некрасива, но могу прикоснуться к красоте.

Утром я приняла душ, держа в руке маленькую лейку и скорчившись в крохотной ванне. Поначалу меня это расстраивало, казалось, здесь просто невозможно помыться как следует, но на третье утро, приноровившись, я даже получила удовольствие.

Прошлым вечером, в последний день фестиваля, мы с Адамом – тоже писателем – курили на балконе, и он сказал, что все мои расспросы насчет детей приведут к тому, что я обзаведусь ребенком. Я спросила почему, и он сказал: «Ты слишком любопытна, чтобы не попробовать». У них с женой детей было двое. Я поверила ему, потому что была под кайфом. Мы только что провели вместе круглый стол, и я хотела сказать – но не сказала, потому что кто-то в форме крикнул, что на балконе курить не разрешается, – что пока эффект получается обратный. Этим занимались другие люди, так что мое участие и не требовалось.

После нашего круглого стола ко мне подошла пожилая женщина, помогавшая проводить автограф-сессию. Круглолицая, обаятельная, седоволосая, с милой улыбкой. Выступая, я упомянула о своих размышлениях, и ей захотелось рассказать о собственной дочери. Теперь дочери было тридцать пять, а когда-то она, как и я, никак не могла решить, хочет ли детей. Потом ее дочь вышла замуж, а поскольку зять хотел детей на шестьдесят процентов, они их завели, и теперь ее дочери нравится быть матерью. Женщина даже засветилась от счастья, говоря, что дочь подарила ей внука, и добавила, что зачастую, шагнув в неведомое, ты обнаруживаешь, что сделал все правильно.

Наш разговор услышал Адам, который, когда мы вернулись с балкона в номер, недовольно заметил, что эта женщина позволила себе указывать, что я должна делать со своей жизнью. Впрочем, его это нисколько не удивило. «То же и с абортом, – сказал он. – Люди думают, что могут распоряжаться твоим телом, говорить, что тебе следует с ним делать. Мужчины стремятся распоряжаться телами женщин, запрещая им делать аборт, женщины же пытаются контролировать других женщин, заставляя их заводить детей». Я вдруг поняла, что оба пути ведут к одному: к детям. Одна сторона выступает с точки зрения воображаемого желания плода жить, тогда как другая выражает точку зрения женщины, якобы исполнившей свое предназначение, но обе ведут к одному и тому же.

Молодой француз, отвозивший меня этим утром в аэропорт «Шарль де Голль», сказал, что, по его мнению, настоящее искусство невидимо . Тем не менее он поощрял своих друзей по мини-арту изготавливать что-то на продажу, потому что художнику заработать на жизнь трудно, если не делаешь вещи, а только производишь контексты.

Расположившись на заднем сиденье, я думала, что, не имея детей, мы скорее производим контекст, а заводя ребенка, пожалуй, делаем вещь. Как и в случае с художником, изготавливающим что-то на продажу, вознаградить женщину за ребенка нетрудно – смысл ее жизни очевиден, и курс ее будущего ясен. Иметь ребенка – все равно что быть городом с горой посередине. Все видят гору. Все в городе гордятся горой. Город строится вокруг нее. Гора, подобно ребенку, демонстрирует реальную ценность самого города.

Никто не знает, в чем смысл жизни, в которой нет детей. Люди могут подозревать, что никакого смысла и нет – нет центра, вокруг которого все строится. Ценность твоей жизни невидима, как невидимы контексты друзей того молодого шофера.

Как чудесно идти по невидимой тропе, где то, что важнее всего, едва заметно.

В аэропорту Амстердама я купила Майлзу его любимый одеколон, но думаю, что сделала ошибку. Тур обошелся слишком дорого. Они всегда такие, эти туры. Я долго стояла в парфюмерном магазинчике и пролила немного одеколона на пальто, так что теперь от меня сильно пахнет. Надо зайти в туалет и попробовать замыть пятно. Не могу находиться в этом облаке запахов, в этих густых ванильно-фруктовых волнах.