Марианна Кожевникова - Простые вещи

Александр Павлович искоса взглянул на Жака, тот, ласково улыбаясь, поглядывал в заднее зеркальце на Катеньку и со спокойной уверенностью вел машину. Видно было, что на душе у него спокойно и ясно и все вокруг его радует. Жюльетт Греко пела о птичке и рыбке, которые нежно любили друг друга… Смешная, трогательная песенка. Александра Павловича захлестнула волна счастья. Господи! А ему-то кто запрещает любить? Люби себе на здоровье! От души. Без оглядки! Тут он оглянулся на Катю. Она ответила ему улыбкой.

— Скоро приедем, — сказала Екатерина Прекрасная. — Но сначала завтрак. Все французы ровно в полдень завтракают.

— Включая рестораторов, — подхватил Жак, — поэтому парижане завтракают в китайских ресторанах.

— Неужели и здесь мы найдем китайцев? — шутливо осведомился Александр Павлович.

— Здесь у нас есть знакомый, симпатичный месье Бело, он угостит нас отличным бараньим жарким с бургундским, — с живостью отозвался Жак. — Или наша прекрасная дама предпочитает дары моря и вино цвета солнца?

— Дама воздаст должное и жаркому, и бургундскому, — откликнулась Катя.

— Как отрадно, что мы единодушны! А вы знаете, почему все французы садятся за стол ровно в полдень? Потому что в средние века верили, что в полдень за стол садится сам папа римский, и, садясь за стол одновременно с ним, приобщались пище, освященной его молитвой. Сейчас среди французов не так много ревностных католиков, но привычка есть привычка, все завтракают ровно в двенадцать часов.

Указатель пообещал, что до Шартра осталось 10 километров, но «рено» свернул в сторону и остановился под навесом харчевни в маленькой деревушке.

Александру Павловичу все казалось, что перед ним оживают сны — прочитанное, воображаемое становилось явью. Вот и эта харчевня с длинным столом на улице под навесом тоже была из какой-то книги, может быть, из повести Анатоля Франса. Оттуда же усатый хозяин в белом переднике до пола. Он радушно приветствовал гостей, они уселись в уютном уголке и заказали жаркое, вино, салат. Салат, как его мыслят французы, на самом деле листики салата и сырые овощи, красиво разложенные на блюде, к ним подают соус, захочешь, сам смешаешь все, как тебе заблагорассудится.

Славно они позавтракали в теньке! Немного передохнули с дороги, размялись, прогулялись, подкрепились. И снова сели в машину. Путь был недолог, и вот они уже петляют по узеньким улицам Шартра, пробираясь к соборной площади.

Жак оставил машину в переулке, и к площади они двинулись пешком, взявшись за руки, как трое малых детей. В середине шла Катя, держала их обоих, вела вперед. А на площади они замерли. И как не замереть? Каменное кружево фасада, башни, устремленные в безоблачное небо, — изумительной красоты корабль плыл по бездонной синеве. И, плывя вместе с ним, душа испытывала трепет счастья. Постояв перед собором, они, боясь расплескать счастливый трепет, осторожно толкнули тяжелую деревянную дверь и вошли внутрь. В полумраке светились синевой и рубинами огромные окна-витражи. Пестрый райский сад, и в нем жили, светясь, святые, свет от них одевал и тебя, ты тоже жил отныне в райском саду.

Молча трое малых детей, замерев в светящемся полумраке, сидели на деревянной скамье, насыщаясь красотой небесной любви.

Александр Павлович и сам не знал, сколько они просидели в этом удивительном свете, он не думал ни о чем, тишина покоя заполнила его, вытеснив мысли, тревоги, суету. И говорить не хотелось. В молчании обошли они собор. В молчании вышли из него — из пестрого полумрака на ослепительно яркое солнце. И посмотрели друг на друга с любовью и благодарностью.

Благодарность ощущал Александр Павлович и позже, стоило ему вновь мысленно вернуться в пронизанный разноцветными лучами райский сад и ощутить покой, хранимый узорным каменным ларцом вот уже восемь столетий. Особое чувство связало его с обоими спутниками, чувство сродни побратимству: они утолили жажду водой из одного колодца, напитали сердца небесным светом и не могли быть чужими друг другу. И хотя путь был у каждого свой и вряд ли совпадали направления, но ничто не мешало взаимной любви и приязни. Тепло любви согревало пространство — там, вдали, трудились над своей жизнью люди, небезразличные тебе.

С сочувствием, пониманием посмотрел Александр Павлович и на Вадика. Молодость — трудное время: жажда свершений мешает жить, мешает любить. Сколько еще предстоит пережить молодому человеку, прежде чем он увидит не себя, а других, заинтересуется ими? Сколько получит ударов? Испытает разочарований?