Габриэль Гарсиа Маркес - Тризна безумия [Сборник рассказов]

Мы встречаемся с нею подобным образом уже целых несколько лет. Бывало, что когда мы обретали друг друга в лабиринте сновидений, кому-то за стеной случалось обронить на пол ложечку, и мы немедленно пробуждались. С течением времени мы смогли понять, что наш союз, собственно, и покоится на таких вот, самых обыденных, вещах. Конец встречи наставал, когда поутру за стеной роняли ложечку.

Сейчас она по-прежнему стоит возле лампы и взирает на меня. Точно так же она взирала на меня и раньше — в том далеком и самом первом сновидении, где я раскачивался на стуле, стоявшем только на задних ножках; я установил его так для того, чтобы постоянно видеть лицо неведомой девы с пепельными глазами. В том сновидении я впервые спросил у нее: «Кто вы?» И она ответила мне: «Не помню...» И я сказал ей: «Думаю, мы уже встречались с вами прежде». И она спокойно ответила: «Может быть, что в каком-то из сновидений мне и впрямь случалось попадать в эту комнату и встречать в ней вас». И я сказал: «Да, да! Я помню». И она улыбнулась: «Как мило. Похоже, нам суждено встречаться в сновидениях?»

Она затянулась несколько раз. Стоя лицом к лампе, я внезапно перевел на нее свой взгляд и увидел ее всю — с головы до ног. Мне снова показалось, что ее тело было из меди, но не затвердевшей и холодной, а из желтой и податливой. «Я желаю коснуться тебя», — снова сказал я. И она ответила мне: «Но ведь тогда ты всё утратишь». А я сказал ей: «Ну и ладно. Тем более, что для того чтобы мы вновь обрели друг друга, нам необходимо лишь уснуть». И сказав это, я протянул свою руку к ней, и она не стала отстраняться. Но прежде, чем я все-таки ее коснулся, она произнесла: «Ты рискуешь всё утратить. Если мы переступим черту, то проснемся неведомо где и будем в ужасе». Но я не сдавался: «Ну и пусть». И она сказала: «Ты прав, если мы с тобой уснем, то сможем вновь обрести друг друга. Но ведь стоит тебе только пробудиться, и ты уже будешь не в силах что-либо вспомнить». И тогда я двинулся к своему углу. А она осталась у меня за спиной и согревала свои ладони над лампой. Но не успел я еще приблизиться к своему стулу, как услышал, что она жалуется: «Когда я просыпаюсь среди ночи, то уже не могу уснуть вновь и долго ворочаюсь с бока на бок, все твердя и твердя до рассвета: „Глаза голубой собаки “».

Я стоял и взирал на стену. «Скоро станет светать, — сказал я, не оборачиваясь — Часы пробьют два, и сну придет конец. Однако у нас еще осталось немного времени». Я направился к двери и почти что схватился за ручку, но неожиданно снова услышал ее голос: «Берегись. За дверью в коридоре таятся тяжелые сновидения». И я спросил ее: «Откуда тебе это известно?». И она ответила: «Я выходила туда недавно, но тотчас же воротилась, осознав, что сплю, лежа на сердце». Но я уже приоткрыл дверь. Слегка отодвинул створку, и прохладный невесомый ветерок донес до меня воскрешающий аромат пробужденной земли и возделанной пашни, утопающей в росе. Она опять повторила свое предостережение. Я повернулся к ней и сказал: «Знаешь, мне кажется, что здесь никакого коридора и в помине нет. Я чувствую лишь аромат поля, покрытого росой». И она откликнулась, словно бы уже издалека: «Мне это известно получше, чем тебе. Там, за дверью, спит женщина, которая в своем сновидении видит поле». Она скрестила свои длинные руки над огнем и продолжала: «Этой женщине всегда хотелось жить в деревне, причем в собственном доме, но ей так и не удалось выбраться из города». И тут я вспомнил, что в одном из сновидений, много раньше, уже встречал эту женщину. А за дверью, которая так и осталась чуть приоткрытой, уже вовсю светало, и я знал, что близилось время завтрака. «Меня ждут к завтраку, — сказал я, — но чтобы пробудиться, я должен покинуть тебя».

За дверью прошумел ветер, а потом стих. До меня донеслось размеренное дыхание человека, перевернувшегося в постели на другой бок. Не стало ветра, а с ним — и запахов. «Поутру мы с тобой непременно узнаем друг друга, — сказал я — Я смогу тебя узнать, когда встречу женщину, которая пишет на городских стенах: „Глаза голубой собаки”». Она улыбнулась мне с грустью, и это была улыбка исхода в неведомое и несказанное. Вновь устремив к огню свои руки, она произнесла: «Когда ты пробудишься, ты за весь день так ничего и не вспомнишь». Ее лицо омрачилось печалью и, едва различимая в предутреннем свете, она добавила: «Пожалуй, ты — единственный из всех людей, который, вставая ото сна, никогда не помнит своих сновидений».