Елена Анопова - Блудная дочь возвращается

- Да, похоже! Он ведь бывший «афганец».

В раздумье я задаю себе вопрос: а избавилась ли я от этого окончательно за тридцать лет, прошедших с того самого случая с корейцами? Или этот страх, постоянно подвергаясь мутации, всё ещё живёт во мне? Страхи, страхи… Все мы чего-то боимся - одного на уровне подсознания, другого вполне осознанно. Этот страх заложен в нас, наверное, с первородным грехом, как бесплатное приложение к физическому существованию. Страх за жизнь, за свое драгоценное тело переходит в трусливую нерешительность перед любыми непривычными обстоятельствами, сулящими трудности. В том числе и конфликт с начальством; страх наказания типа замечания в партийном билете; опасение быть осуждённым окружающими.

Я вспоминаю свои детские страхи. Они ничем не выделяются из ряда обычных, присущих всем детям младшего возраста.

Сны и рассказы взрослых возбуждали воображение, и мне чудились спрятавшиеся в тени шкафов бандиты и разбойники, бежавшие из тюрем и лагерей, - начало 50-х годов отличалось массой подобных историй. Ветки, шуршащие ночью по стеклу, создавали ощущение, что кто-то лезет в моё окно. Помню, особенно сильное впечатление на меня произвела история, подслушанная во время разговора матери с соседками. Говорилось в ней о том, как одна женщина среди ночи услышала тиканье часов под своей кроватью. Заглянула туда и в ужасе обнаружила мертвеца, и что самое ужасное… - на руке его шли часы. С тех пор в течение нескольких лет я перед сном обязательно проверяла, не спрятался ли кто под моей кроватью, и прислушивалась, не тикают ли где часы.

Был у меня и период «медвежьей болезни», сродни Фёдоровой. Я непременно заболевала перед каждой поездкой, праздничным днём или интересным событием. Избавилась я от этого уже после окончания десятого класса. Тогда все поехали на экскурсию в Ленинград, а мне пришлось остаться дома из-за сильной ангины. А через месяц мы должны были с мамой ехать в Палангу на Рижское взморье, и у меня, как назло, произошёл рецидив этой ангины. Я была не на шутку раздосадована и решила смолчать. Взяла себя в руки и виду не показывала, хотя температура подскочила до 39 о. Кое-как пережила довольно утомительную дорогу и поиск жилья. А потом мать потащила меня к морю. Было довольно холодно, вечер, а температура воды не превышала 16 о. «Давай искупаемся!» - предложила мама, вспомнив свою закалённую в трудностях молодость, и я не посмела отказаться. Махнула рукой: «Будь, что будет!» Окунулась в обжигающую воду, побарахталась, потом обтёрлась насухо полотенцем, и жду… что-то будет! Что вы думаете? Назавтра никаких следов болезни!

С тех пор эта форма, в которую привычно выливался мой страх, исчезла. Но, перестав проявляться, он ушёл на другой уровень и там затаился. Началась взрослая жизнь, воля научилась подавлять страх и загонять его внутрь. Прошли ещё годы, и ум стал классифицировать все виды страха, находить его причины. Но что поможет полностью избавиться от него, от того первородного страха, который, наверное, уходит только вместе с жизнью? Поживём увидим!

А вот бедный Фёдор, видно, задержался на уровне «детских страхов». Что ему посоветовать? Может, лучше воздержаться от советов? Может, лучше, когда страх выражается так, а не принимает другие, более агрессивные или депрессивные формы, доводя до безумия или самоубийства? Бедный Фёдор!

«Земля Cанникова» заканчивалась. Осенью прошли досъёмки - неделя в Сочи в Москве: несколько крупных планов на натурной площадке во дворе «Мосфильма». А потом мне предстояло сдавать костюмы. Это самое муторное занятие в работе костюмера, которое может отбить охоту продолжать это дело любому. Всегда обнаруживаются потери, недостача, порча. Костюмы надо пересчитывать, сверять с номерами, гладить, стирать, сдавать в прожарку, то есть в камеру с высокой температурой, которую якобы не выдерживают вши и блохи. Это возня в старых, грязных тряпках вызывает аллергию. Чихаешь, кашляешь, в носу чёрный песок, а на руках высыпает какая-то гадость. Мало того, в результате подсчётов выявляется куча необъяснимых пропаж, на которые предстоит составлять «Акт на списание». Правда, в моём случае они были вполне объяснимы. Массовка на Кавказе просто не считала нужным возвращать вещи обратно, и собрать костюмы было нереально. У них вечно не было паспортов, а расписки для них ничего не значили. Зная же их нравы, наша администрация и не пыталась их разыскивать, хотя достаточно было просто пройти по городу. Тут и там мелькали матерчатые сапожки с бахромой и суконные жилетки. Так что, уже уезжая из Нальчика, я знала, что предстоят серьёзные трудности с отчётом, но мысли эти от себя гнала: придёт время, разберусь!