Елена Анопова - Блудная дочь возвращается

Погрязнув в бытовых проблемах, я на некоторое время упущу «с материнских глаз» свою дочь, а где-то в апреле спохвачусь, но будет уже поздно. Окажется, что моя Аня на третьем месяце беременности. Эта новая «напасть» не прибавит мне оптимизма, хотя мне придётся оставаться стойкой и внешне невозмутимой, чтобы поддержать свою дочь, умирающего отца и вечно плачущую мать. Аборт ещё не поздно было сделать, но «слышание» подсказывало, что ребёнка следует оставить. Аня была индифферентна, покорна судьбе, и решение пришлось принимать мне.

В октябре у неё родится мальчик - Вова, Владимир. А накануне его рождения голос во сне отчётливо произнесёт: «Родился продолжатель вашего дела!» Но это событие было ещё впереди, а весной 84-го всё обрушилось на меня, как лавина. В нашем доме появился новый член семьи - Сережа Нефедченков, отец ребёнка и мой будущий зять. В тот период он заканчивал институт и жил в общежитии, так как был родом из Нелидова. Городок этот расположен, кстати, в Тверской области, в двух остановках от станции Мостовая, где позже, независимо одно от другого, я куплю деревенский дом.

Не дожидаясь момента их официального брака, который состоится только в октябре, нам пришлось поселить Сергея со всеми его дипломными чертежами и конспектами у себя. Виной этому были обстоятельства, сыгравшие роль свахи. (Аня, хотя и решила оставить ребёнка, замуж выходить не стремилась - до сих пор не знаю причину её безразличия в этом вопросе: тогда было недосуг спросить, а теперь она и сама не помнит.) Сергей жил в общежитии своего института, кажется, на 17 этаже современной «башни». Однажды в его отсутствие из окна выбросился какой-то парень, который даже в институте не учился. Но сумка с его вещами оставалась в комнате, где жили несколько студентов, включая Сергея. Следствие так и не установило причины самоубийства. Так как парень был «в состоянии алкогольного опьянения», а вещи его находились в определённой комнате, в которой он и раньше был замечен как участник выпивок (он оказался приятелем одного из студентов), то пятикурсников, проживавших в этой комнате, исключили из института. Такая жестокая расправа не настигла Сергея только потому, что он вообще ни разу не видел самоубийцу, но как соседа «соучастников» его выперли из общежития. Ничего не оставалось, как предложить Серёжке поселиться у нас. В перспективе он должен был стать Аниным мужем, что его вовсе не огорчало, тем более, что он мог на законных основаниях остаться в Москве. Надо сказать, что с Серёжкой мы сразу подружились, вечера частенько проводили на кухне в семейном кругу за тёплой беседой. А в начале июня на похоронах моего отца он уже присутствовал на правах близкого родственника, называя мою мать бабушкой.

Отец мой умирал трудно и медленно, но, слава богу, без болей. 9 мая он последний раз поднялся с постели и, поддерживаемый с двух сторон мной и мамой, вышел на балкон послушать салют. День Победы был для него самым великим праздником. Так и к Ноябрьским торжествам он всегда относился очень трепетно. Тем более, что как ветерана войны и красного командира в эти дни его постоянно чествовали и приглашали на всякие заседания и мероприятия. Правда, возвращался он зачастую расстроенный - между ветеранами нередки были конфликты, и что самое интересное, на почве их слабеющей старческой памяти. Обвиняя друг друга в склерозе и намеренной подтасовке фактов, они порой доходили чуть ли не до драки. Однажды, помню, отец вернулся с какого-то очередного собрания ветеранов-кремлёвцев (так именовали себя выпускники первых Командирских курсов в Кремле, которые, кажется, в 1919 году окончил и отец), особенно расстроенный. Заседание было посвящено то ли подготовке сборника мемуаров, то ли приближающейся годовщине чего-то. Отвечая на наши расспросы, отец возмущался: «Нет, вы только послушайте! Если им всем верить, то бревно вместе с Лениным на первом субботнике несло аж двадцать человек и ещё пять, которые уже померли! А бревно-то было всего одно и длиной не больше трёх метров! Как же всем хочется прославиться, что даже честь и совесть забывают! Старые маразматики!»

Мы, как могли, успокаивали отца, пока он аккуратно снимал китель с орденами (на собрания он всегда надевал военную форму), облачаясь в привычную пижаму. Со свойственным мне «тактом» я, чтобы ободрить отца, рассказала актуальный в ту пору анекдот: «На вечере, посвящённом годовщине вождя революции, ветераны делятся воспоминаниями. Кто на посту стоял, кто бревно с Лениным на субботнике нёс, кто просто видел живьём. Напоследок выходит самый главный очевидец с самыми ценными воспоминаниями и торжественно говорит: «Значит, стою я у писсуара, вдруг входит Ленин. Пристроился рядом. И вы знаете, так тепло, по-ленински, пописал!»