Наталья Ким - Mainstream

— А что за слухи о моем ё…ре?

— Предлагаю честный обмен.

— Ты — первый.

— Тебя видели с Дмитриевым. Подробности уже обсасывают.

— Папарацци чертовы! Ладно. У телевизионщиков, действительно, терки, но не по поводу сокращений, а по поводу собственности.

— А если Попов после таких выкрутасов меня с должности попрёт?

— Кто у него тогда работать будет? Его кореша запойные? Сам он тоже не патриот: после шести вечера пойди найди его в редакции. Ты тут один, как перст, все на себе тащишь. Поорет для порядка и спустит на тормозах.

— Слушай, твой новый, как он хоть в постели?

— Охренел? — Лиза покрутила пальцем у виска. — Решил сменить ориентацию? Так поздно: место забито.

— Просто кое-кто гнал полгода насчет его сына.

— А ты хотел, чтобы я тебе во всем призналась?

Художник был уволен на следующий день в час тридцать пополудни: он умудрился явиться именно к этому времени. При других обстоятельствах этот факт остался бы незамеченным. Все так на работу приходили, кроме бухгалтерии, отдела рекламы и замредактора. Но тут пришелся кстати: опоздание, пьянка и прогул.

Лиза была почти счастлива.

Далее на очереди стояли собкоры. Надавав кучу заданий срочно вызванным в редакцию практикантам (всё через Степу, ессно), она факсом от лица редколлегии информировала всех, что новостные материалы принимаются по газетным дням до трех, срочные — до шести, материалы на внутренние полосы — по предварительным заявкам до трех. Все, что поступит позже указанного срока, в газету не попадет никогда и ни при каких обстоятельствах.

Она принялась ждать. Результат превзошел все ожидания. Через неделю в газете стояли материалы кого угодно, только не собкоров. Пока те спохватились, что гонорары уплывают в неизвестные руки, было уже поздно — практикантам понравилось. Лиза надоумила Степку выдавать гонорары каждую неделю на планерках. И отмечать лучшие материалы премиями. Деньги не бог весть какие, а приятно.

Контора стояла на ушах. Мало кто догадывался, откуда ветер дует. Думали, у Степки съехала крыша на почве внезапно открывшейся свободы действий.

До Дмитриева тоже докатились слухи о невиданных репрессиях в вотчине его коллеги и соседа по даче Попова. Но попытки узнать что-нибудь от Лизы заканчивались ничем. С ним она была тиха, грустна и, против обыкновения, молчалива.

Прошли пробы на телевидении. Для программы начали делать заставку и декорации. Гоша пропал из поля зрения на восемь дней, затем снова появился. Сказал просто, что семья вернулась из отпуска: жена выразила желание пожить на даче, Костя — у своей постоянной подруги.

Лиза ушам своим не поверила: плацдарм оставался свободен.

Огорчало одно: из отпуска вернулся редактор. Устроил большую головомойку Степке, но Лиза открыто поддержала все Степины реформы на планерке, восстановил статус-кво с собкорами, снова принял на работу художника.

Жизнь постепенно налаживалась.

Свой первый опыт по наведению порядка в редакции Лиза сочла удачным. Времени, конечно, было мало, чтобы получить устойчивый результат, тем не менее еще с месяц творческий состав газеты с перепугу придерживался установленного ею графика.

Степка обвинял Лизу в том, что она поссорила его с товарищами по работе и что Попов теперь смотрит на него с большим подозрением — уж не вырастил ли себе под боком конкурента. Лиза посоветовала пойти к шефу с пузырем и напиться по-взрослому. Совместные пьянки всегда укрепляют мужскую дружбу. Степка так и сделал.

Посреди этого массива запланированных и незапланированных, но, в целом, предсказуемых событий, выдался один день, который Лиза изо всех сил старалась забыть.

Как всегда, разговор затеяла мама, когда Лиза заскочила к ней пообедать:

— Доча, а кто это приезжал с пригласительным? Такой красивый мужчина. Я его где-то видела. Он не с телевидения?

— Не обращай внимания, это наш новый водила.

— На такой дорогой иномарке? Да и вообще не похож…

— Это ему кто-то покататься дал, наверное. А так он простой работяга. Ну единственное, экстерьер нормальный.

— А он сказал, что журналист.

— Мам, ну не доставай меня. Журналист, не журналист. Какая разница?

— Ты совсем ничего мне о себе не рассказываешь. Я не знаю, с кем ты живешь, как…

— А ты уверена, что хочешь знать, как я живу? И особенно, с кем.

— Я же твоя мать. Я тебя растила не для того, чтобы ты сейчас вот так… — мама заплакала.

— Мам… Ну, мам… Я же не потому что… А просто сама не знаю.