Лариса Исарова: Когда им шестнадцать

За годы моей работы в школе я привязывалась к разным ученикам. Иногда кое-кто догадывался об этом. Некоторые же уходили из школы, даже не представляя, как меня волнуют их судьбы, как тревожит будущее. Особенно тех ребят, которые дома, в семье, не имели моральной поддержки, а характерами обладали порывистыми, независимыми. И хотя я частенько иронизировала над ними, они чувствовали, что я их уважаю. Может быть, поэтому я и завоевала их доверие?!

Но вот весной она снова появилась, слегка напряженная и взволнованная. Однако держалась так, точно мы с ней вчера расстались. Положила две книжки, которые раньше взяла у меня, покрутилась около книжных полок, небрежно спросила:

— Ну, что у вас нового? Какие еще сочинения писали на вольную тему?

— Год кончается, не до них…

Мне показалось, когда я к ней присмотрелась внимательнее, что Катя неуловимо изменилась. Нет, она не стала взрослее, но лицо ее больше не напоминало физиономию пухлого младенца. Черты стали резче, определеннее, да и румянец поблек.

— Ты не болела? — спросила я.

— Да нет, просто дурацкие переживания, — она небрежно тряхнула челкой. И челка эта была для меня новой, раньше Катя стриглась под мальчика.

Потом она вынула мятый листок бумаги и протянула мне.

— Прочтите. Надо посоветоваться.

Крупные детские буквы, кривые строчки…

«Здравствуй, Катя!

Я долго не хотел тебе писать. Думал, авось, все пройдет, тогда зачем навязываться? Мы живем теперь в Мурманске. Школа очень хорошая, есть даже солярий и бассейн для плавания. По-прежнему мечтаю о кибернетике. И девочки здесь очень хорошие… И товарищи. Но я часто вспоминаю наш парк у реки, колхоз и твой шарф…

Напиши, если захочется. Крепко жму руку. Твой знакомый Сорока».

Катя следила за мной. Как только глаза мои скользнули по последней строчке, выпалила.

— Ну, так что же мне теперь делать?

— А что, собственно, случилось?

И тут Катя начала багроветь, даже шея покраснела.

— Он-то думает — я прежняя.

— А разве ты изменилась?

Глаза ее заволоклись слезами. Она вынула свой дневник.

— Вы говорили, чтобы я не приходила, если измажусь…

Я потерла лоб. Я совершенно забыла о вырвавшихся у меня тогда словах.

— Но вот я не знаю, какой вы меня посчитаете, когда это прочтете.

Она мяла тетрадку, остервенело, точно выкручивала белье.

— А зачем мне читать? — спросила я. — Ты ведь знаешь — я не люблю исповедей на интимные темы…

— Но я не могу сама решить, достойна ли я теперь переписываться с Сорокой? Или лучше — не ответить, не морочить ему голову. Он может мне не простить такое «прошлое».

— Не понимаю…

— Ну, я же должна ему честно написать, что со мной произошло за эти месяцы… Или, может быть, послать дневник, как вы считаете?

— По-моему, это — глупость… — сказала я… — но ты не вертись и дай мне читать спокойно. Можешь пока начистить картошку на ужин и пожарить ее…

Катя радостно схватила нож и побежала на кухню.

У меня неприятности. Не знаю, как сказать об этом родителям. Но я получила двойку, первый раз в жизни — по литературе. Вернее, за сочинение, почти итоговое, перед концом года.

А было так. Л. Л. сказала, что даст нам несколько повторных тем для классного сочинения по всей программе года. Я не готовилась, конечно, не хватало мне еще по литературе готовиться. А когда прочла темы на доске — приуныла. В общем, я могла писать по каждой, но только приблизительно, ничего не было такого, чтобы за душу взяло…

И тогда я решила написать сочинение в форме рассказа, как делала в прошлом году у М. М. Мол, одна девочка пришла в класс писать сочинение, но перед уроком литературы она получила записку с объяснением в любви от мальчика, который ей давно нравился, и у нее все в голове смешалось.

И хотя она избрала тему «Художественные особенности» «Евгения Онегина» Пушкина», писались у нее только бессвязные фразы, потому что он оглядывался на нее. И от каждого его взгляда у нее все учебные мысли из головы вылетали. Она представляла, как поведет его по городу, по своим любимым улицам, как будет делиться с ним своими идеями, планами…

А потом Л. Л. принесла через день сочинения и сказала, что расценивает мое сочинение, как издевательство. Что она бы стерпела мои выходки, если бы я проявила в сочинении глубокое знание литературы, а так — это увиливание от программы. Я бы смолчала, если бы не ее последняя фраза. Тут мне стало обидно и я заявила, что на ее уроках мне скучно.